Ирвелин решила оставить спорный вопрос Миры без ответа, подозревая, что мнения на этот счет у них были разные.

– Спасибо за цветы. И хорошего вечера. – После этих слов Ирвелин потянула на себя дверь, но Мира самым непозволительным образом помешала ей, подставив внизу ногу, одетую в ярко-голубую туфлю.

– Ирвелин, вы даже представить себе не можете, насколько иллюзия Филиппа прекрасна! Вы любите иллюзии?

«Здесь, на Робеспьеровской, все такие настырные?» – негодовала про себя Ирвелин, тщетно пытаясь закрыть дверь. Мира делала вид, что не замечала ее попыток.

– Август сказал, что вы отражатель. Как интересно! А я – штурвал. Всю жизнь я мечтала стать иллюзионистом, но увы… В последнее время на моем пути встречается столько штурвалов, кошмар! Совсем не чувствую себя особенной.

Она махнула рукой, и дверь откинулась обратно к стене, да так резко, что Ирвелин еле удержала равновесие и подаренные ранункулюсы.

– Дело в том, – продолжала Мира, – что мы с Августом поспорили. Он говорит, что я не смогу уговорить вас прийти к нам. Я же убеждена, что смогу. Буду вам весьма признательна, если вы поможете мне выиграть этот спор. На кону десять рей. К тому же Август становится страшно противным, когда побеждает. Примем это за женскую солидарность. По рукам?

Ирвелин смотрела на блондинку и изумлялась: как та могла произносить так много слов и так быстро?

– Я не могу вам помочь, – отрезала она.

Мира склонила голову, отчего ее кудряшки съехали и открыли белую шею:

– Вы определенно не человек-губка.

Ирвелин одним взглядом выдала свое замешательство.

– Человек-губка! – повторила Мира, удивляясь, как можно не знать таких элементарных терминов. – Человек как губка – мягкий и податливый. От таких можно добиться чего угодно. А вы, Ирвелин, не человек-губка.

– Это разве плохо?

– Ну вот, у нас уже начинается диалог.

Еще долгих и мучительных десять минут Мирамис Шаас уговаривала Ирвелин пойти к Филиппу Кроунроулу. Ирвелин упиралась как могла и давно бы распрощалась с наглой Мирой, если бы не дверь, которую та все еще удерживала даром штурвала.

Сдалась Ирвелин после того, как Мира сообщила ей о склонности их общего соседа господина Сколоводаля к дебоширству. Он, говорила Мира, за несогласованное собрание в парадной может и кипятком облить. Не то чтобы Ирвелин испугалась этого господина Сколоводаля, о котором она знала уже больше, чем о ком-либо другом в Граффеории. Просто сопротивляться напору этой соседки с каждой новой минутой ей было все труднее.

Когда девушки поднялись на четвертый этаж, Мира с уверенностью быка ворвалась в квартиру под номером одиннадцать. Дверь, по всей видимости, была не заперта. Ирвелин осторожно прикрыла за собой дверь и засеменила следом.

Хоть она и знала Филиппа Кроунроула, но в гостях у него никогда не была. Вместо прихожей – длинный коридор с запертыми комнатами по обе стороны. На стенах мерцали домашние бра, звуки шагов заглушал мягкий ковер. Мира вбежала в крайнюю дверь справа, Ирвелин послушно последовала за ней, размышляя при этом, во сколько ей надобно вернуться домой, чтобы успеть проиграть парочку новых прелюдий.

– Эй, Ирвелин! Заходите сюда!

И Ирвелин вошла, после чего ей пришлось напрочь позабыть о своих прелюдиях.

Очутилась она в комнате справедливо необычной. Перед ней раскинулась большая библиотека – огромная библиотека, бескрайние стеллажи которой увязали в густом лесу.

Дверь, из которой шагнула Ирвелин, выходила на центральный проход между двумя длинными очередями из стеллажей. Чем глубже стеллажи уходили вдаль – тем дремучей был лес. Книжные полки проходили сквозь толстые стволы дуба, чьи размашистые ветви заполоняли собой все вокруг. Паутинообразные корни переплетались между собой, как рождественские гирлянды, смотанные на скорую руку, и занимали все нижние полки; сквозь корни виднелись стопки из корешков книг. Освещалась библиотека лишь тусклым светом от напольных фонарей, обросших пожелтевшим мхом. Тусклый свет легкой дымкой освещал и мансардный потолок, по темным стеклам которого молотил дождь. И здесь, в этой библиотеке, будто сошедшей со страниц детской сказки, нашли свое прибежище тысячи книг и фолиантов.

Разумеется, это была иллюзия. Иллюзия впечатляющих масштабов. Какое-то время Ирвелин не двигалась и жадно смотрела на раскинутое перед ней зрелище. Этот иллюзорный лес был неотличим от настоящего, если не брать во внимание паркет вместо земли и мансардный потолок вместо неба. С трудом вырвавшись из оцепенения, Ирвелин услышала голоса Миры и Августа. Оба граффа сидели в нише справа, где был расположен целый альянс из мягкой мебели и низких столиков, а завершал альянс старинный швейный станок, который Август варварски использовал в качестве вешалки для куртки.

– Куда подевался Филипп? – спросила Мира, откинувшись на подушки.

– Отошел в другую комнату, какие-то важные дела по работе, – ответил Август, который сидел как надутый вельможа, с поднятыми на стол ногами и раскинутыми по бокам руками. – Ирвелин, приветствую! – Он почтительно кивнул ей и повернулся к блондинке: – Мира, в глубине своей души я знал, что ты не подведешь. В далекой-далекой глубине.

– Хватит болтать, Ческоль. С тебя десять рей. – Мира вытянула ладонь.

– Мы разве на десять рей спорили? Не на пять?..

Ирвелин отвернулась от них. Сгорая от желания рассмотреть поближе библиотеку, девушка зашагала по центральному проходу. Она проходила ряд за рядом и ловила взглядом все вокруг: деревянные приставные лестницы, крученые вензеля на торце стеллажей, иллюзорные листья, раскинутые поперек полок. В конце третьего ряда, по левой стене библиотеки, она увидела большой питьевой фонтан. Выполненный из природного камня, фонтан журчал водой, которую выплевывала каменная голова усатого мудреца. Сразу так и не поймешь – иллюзорный был фонтан или настоящий?

Ирвелин прошла в следующий ряд. Несколько стеллажей здесь изрядно прогнулись под грузом зеленых крон, однако полки продолжали стойко выполнять свою миссию: оберегать истории, закупоренные в ветхую оболочку из страниц и переплетов. Ирвелин остановилась и начала всматриваться в сами книги.

Здесь были и потрепанные экземпляры, со стертыми обложками и торчащими из-под швов нитками, и совсем свежие издания, с перламутровым блеском и рисунками. Подойдя ближе, Ирвелин пробежалась по названиям. Каких только книг и сочинений здесь не было! Бессмертная классика и томики со стихами, книги по кулинарии, по вокальному мастерству, даже энциклопедия по вышиванию в трех томах. Ниже, под энциклопедией, стоял прикладной учебник для иллюзионистов с крайне поэтичным названием – «Художники, краски которых – весь мир», а справа Ирвелин заметила увесистый фолиант. Его, право, сложно было бы не заметить. Корешок книги был таким толстым, что с легкостью смог бы уместить в себе по меньшей мере пять обычных