Она выкладывала на стол гостинцы, задавала обычные взволнованные вопросы о самочувствии, температуре и мнении врача. Тимуру нечего было ответить: жаловаться у мужчин не принято, температуру он не мерил, врача — не вызывал. Единственное, чем он поделился с Варей, — это обидой на соседей: теперь они сторонятся его, как зачумленного, и вспоминают о том, что в Японии заболевший человек ходит в марлевой повязке.

— Мы с ними вообще не очень ладим.

Соседей было трое: тот, что жил с Тимуром в одной комнате, и двое — через стенку, соседи по общежитскому блоку. Оказалось, что все они — недалекие люди, поступившие в МГУ совершенно случайно (экзамен же всегда — лотерея!) и живущие в Москве с одним намерением: покрутиться здесь и поймать какую-нибудь случайную удачу. К счастью, сейчас все они были на занятиях.

— А ты, — спросила Варя, — не надеешься на удачу?

— Я надеюсь на себя, на свой труд.

Эти слова ее почему-то очень тронули. И так же сильно ее возмутил дальнейший рассказ о злодействах соседей: сплошные пьянки и девчонки, а у него — никакой возможности для занятий.

— Ты не представляешь, сколько нам приходится учить! Законы меняются чуть ли не каждый день…

«…а мне даже негде сесть и позаниматься», — мысленно продолжила Варя и представила свою комнату, свой письменный стол и книжный шкаф.

— Давай я поставлю чайник, — предложил Тимур.

— Лежи, лежи! Я сама.

Он показал ей дорогу на кухню. Лучше бы ей было туда не ходить! Неухоженное место, наполовину испорченные газовые плиты, мусоропровод, забитый так, что отходы уже сыпались на пол и гнили, никем не убранные.

Варя вернулась с твердым убеждением, что так может жить кто угодно, только не Он.

Чай с вареньем и лимоном она подала ему в постель. Тимур сказал, что уже не помнит, что это такое: когда лежишь больной и о тебе кто-то заботится. Такое было только дома…

Он сделал пару глотков, поставил чашку на тумбочку, взял Варю за обе руки и поцеловал сначала одну кисть, потом — другую. Затем — все пальцы по очереди. По Варе волной прокатилась радостная дрожь — он опять уводил ее в сказку.

Тимур притянул ее к себе. Она подалась вперед с улыбкой, но не отдавая себе отчета в том, что именно происходит. Потом ее голова оказалась на подушке, а лицо Тимура поднялось над ней. И Варя подумала: наверное, так и должно быть — ведь он знает правила сказки лучше ее…

* * *

Вечером того же дня он позвонил осведомиться, все ли с ней в порядке. Варя сказала «да», потому что не знала, как бывает «не в порядке». Именно тогда он и спросил, как ее называют дома, потому что нейтральное «Варя» ему надоело — хочется более интимного имени. Она засмеялась:

— Дома меня называют «доченька». Можешь попробовать «Варечку» или «Варюшу».

— Нет, у меня ты будешь «Варежка», потому что зимой с тобой тепло…

Она была согласна на что угодно, лишь бы быть в его руках.

* * *

Тимур вернулся в самый разгар ее воспоминаний, отперев дверь своим ключом.

— Чую, пахнет человечиной! — произнес он загробным голосом сказочной Бабы-яги. — Или это котлеты со свиным сальцем?

«Все они правы! Ему нужны только еда и жилье».

— А вот и сама мастерица! — Он подошел и поцеловал Варю в макушку.

«Нет, я нужна ему, иначе он просто пошел бы на кухню и начал есть».

— Котлеты сделала мама.

— А где же она сама?

— Уехала к подруге. На все выходные.

— Ого! Так у нас начинается медовый месяц?

«Не смей, не смей меня дразнить такими словами!»

Тимур прошел в свою комнату и переоделся в тренировочный костюм — в тот же самый, что был на нем во время болезни. Варя невольно усмехнулась и отправилась ставить чайник. История повторялась, но непонятно, чего в ней было больше: трагедии или фарса.

После ужина Варя привычно стала мыть посуду, а Тимур так же привычно сел к телевизору. Он не переключал каналы, остановившись на первой попавшейся передаче, и смотрел в заэкранный мир так же бездумно и безучастно, как бабушки смотрят из окна на шумную улицу. Когда, покончив с посудой. Варя вошла в комнату, Тимур уже спал. Он классически склонился набок, притулившись к спинке кресла, и дышал глубоко, размеренно. Варя постояла, не смея шелохнуться, и против воли начала погружаться в небывало глубокую жалость и нежность. Словно увидела жеребенка, который рухнул на траву с подломившимися ногами.

Она мельком оглядела бывшую свою комнату, обратила внимание на заваленный книгами письменный стол и узнала в нем тот тяжелый воз, что, не щадя себя, тянул ее возлюбленный.

И вот он выбился из сил…

Варя, как под гипнозом, подалась вперед.

Потом протянула к нему руку и дрогнула, не решаясь коснуться его лица. Шагнула еще ближе на врастающих в землю и не желающих идти ногах. Затем быстро прижалась губами к виску рядом с краем волос — там, где особенно силен запах человеческого тела, всегда такой неотразимый для влюбленных…

Тимур медленно, нехотя приоткрыл глаза, повернул к ней голову, и Варя резко выпрямилась. Он зевнул и спросил:

— Да?

Словно она без стука вошла к нему в кабинет.

— Я просто…

— Просто так меня будишь?

Варя лихорадочно придумывала причину.

— Мы сегодня никуда не пойдем?

— А ты, случайно, не хочешь отдохнуть в пятницу вечером?

"Мне нужно было беречь его сон. Ведь «любить» значит «беречь».

— Или вы на своем филфаке так учитесь, что не от чего отдыхать?

«Он не может меня любить, если все время ставит мне какие-то подножки!»

Варя молча прошла к книжному шкафу, наобум взяла какую-то книгу и вернулась на кухню Минут пять она бесцельно переворачивала страницы, пока Тимур не позвал ее из комнаты:

— Варежка! Хочешь, завтра в яхт-клуб поедем?

Это был предел мечтаний, но Варя не дала себе воли обрадоваться сразу.

— А разве сезон уже начался?

— Не знаю. Да не важно — там всегда кто-то есть. Посидим, потусуемся…

Яхт-клуб… Варя прикрыла глаза. Даже сесть на электричку, идущую туда, — все равно что выйти в плавание к тропическим морям…

«Он любит меня: сам он был там сто раз, а сейчас поедет только ради меня».

— Ну что, едем?

— Спасибо! — крикнула Варя.

* * *

В половине десятого запросилась на улицу собака Варя начала одеваться, краем глаза наблюдая за Тимуром. Он невозмутимо смотрел в телевизор. Гулять вечерами одной было неприятно, если не сказать страшновато, хоть и жили они в спокойном районе. Но окутанная тьмой роща, мертвецки белые стены монастыря и черные пруды всегда казались Варе прекрасной декорацией для фильма ужасов: за каждым стволом стоит маньяк, а под водой притаились монстры. Вечерами Варя и мама всегда гуляли вместе, и монстры отступали, но теперь Варя осталась с ними один на один…