— Вот еще! Как поклялась, так и провела. Я ж тут и сама с обрыва съехала, ноги промочила. Дальше уже не ходила: костер развела, грелась… На, держи, недотепа!

Левой рукой старуха вынула из сумы холщовый мешочек, сбросила под ноги Бурьяну.

— Здесь кремень, огниво, трут. Набери хвороста, разведи костер. Ничего, выживешь. Силуранцы — народ крепкий и к морозу привычный. А клятву я сдержала.

И пошла себе прочь, не отвечая на хриплую брань из-под обрыва.

* * *

Зимней дороге не спрятаться под снегом. Пусть укроет ее сообщница-вьюга — выдадут прянувшие прочь кусты, выдадут раздавшиеся в стороны стволы сосен. И обоз найдет дорогу, проложит по ней новую, зимнюю, звонкую колею. Утопчут дорогу копыта и сапоги, смирится дорога, перестанет таиться — разве что вздохнет про себя о спокойных осенних денечках, когда никто не решался ступить в ее непролазную грязь. И по-прежнему будет свысока поглядывать на бегущую над обрывом реку.

Зимой по здешним краям никто не ходит в одиночку. Не доставляют путники такой радости волкам и троллям. Купцы сбиваются в обозы, ведут возы под конной охраной, а одинокие странники норовят прибиться к этой медленно ползущей громаде.

Однако юноша, который брел сейчас над обрывистым берегом Тагизарны, не думал ни о троллях, ни о волках. Он боролся со сном.

Под светло-голубыми, прозрачными глазами легли тени, веки стали тяжелыми. Тянуло на обочину — лечь в мягкий сугроб, подложить лисью шапку под голову и спать, спать, спать…

Путник упрямо замотал головой, отгоняя дремоту. Умыться бы…

Эта мысль оказалась еще коварнее. Остро захотелось прямо сейчас ощутить на коже ледяную воду — чтоб замерло дыхание, а сердце пошло стучать восторженно и отчаянно…

«Как от поцелуя красавицы», — подумал юнец с умудренностью человека, дожившего до шестнадцати лет и дважды целовавшегося с девушкой.

Воспоминание наотмашь ударило по душе: прощание за оврагом и злые, беспощадные слова…

Ну и ладно. Девушек на свете много. Обиду можно пережить и забыть…

И тут же обида действительно забылась. Потому что рядом, в двух шагах — удобный спуск к реке. А у берега лежит в воде камень, чтоб на него встать. И прорубь рядом с камнем пробита. Мужики из соседней деревни ходят сюда рыбачить? Или по соседству есть избушка охотника?

Паренек спустился к реке быстро и ловко. Ни разу не поскользнулись на корке наледи ноги в стоптанных сапогах. Без опаски ступил путник на лежащий в воде камень. Опустился на колени, с удовольствием глядя на тонкий лед, затянувший прорубь. Склонился пониже — и уверенно положил на лед обе ладони.

Не ударил, не нажал — просто положил. Но ледок начал плавиться под руками. Все шире и шире от ладоней разбегалось черное пятно воды… и вот уже на темной глади в рамке из толстого сизого льда отражается довольная мальчишеская физиономия.

Парнишка расхохотался. Сорвал с головы лисью шапку, чтоб не уронить ее в воду, положил на снег. И принялся зачерпывать воду пригоршнями и плескать в лицо, нимало не заботясь о том, что облил уже полушубок на груди и крепко замочил рукава.

Наконец вскинул лицо, на котором не было уже и тени сна. Новым, ясным взглядом обвел заснеженный берег и припаянное к нему ледяное поле. И вновь жадно погрузил руки в воду, словно скупец — в сундук с серебром.

Но тут же смех его оборвался, спина и плечи застыли, напряглись.

Потому что там, в воде, кто-то мягко и сильно взял его за обе кисти.

Юноша не удивился и не испугался. С досадой прикусил губу, дернулся — но руки были прочно сжаты в мягких тисках.

— Пусти, ну! — возмутился путник. — Я же только умыться!.. Воды жалко, да?..

Мягкая неодолимая сила неспешно потянула юношу к себе. Он упал грудью на камень, яростно затрепыхался — руки были в воде по локоть — и вспомнил нужные слова:

— Заклинаю моей человечьей кровью — отпусти!

Нехотя разжалась подводная хватка.

Вырвавшись, путник уселся на камень. Он не замечал, что с рукавов полушубка текут ручейки, а овчина покрылась сосульками. Юноша сердито глядел в прорубь.

Там, на черной глади, вместо своего отражения он видел женское лицо. Некрасивое, но поражающее властностью и силой. Грубо вылепленные черты, прямые широкие брови, твердо сомкнутые губы, упрямые глаза, такие же черные и бездонные, как речная глубина. И волосы, невероятно густая и буйная масса темных волос, колышущихся вокруг лица и уходящих под ледяную корку.

Путник обиженно, по-детски всхлипнул:

— Сильная, да?.. Довольна, да?..

Сейчас он был похож на мальчишку, которого старшие ребятишки не взяли в игру, да еще и поколотили.

Ни слова не прозвучало в стылом воздухе. Молчали замерзшие берега, молчал серо-сизый лед, по которому ветер мел снег. Не дрогнули твердо очерченные, надменные губы женщины. Но в этом молчании был презрительный ответ, внятный путнику.

Да, сильная. Да, довольна.

Лицо в воде расплылось, растаяло, поверхность воды на глазах пошла затягиваться ледяной коркой.

— Ну и ладно! — громко сказал путник, вставая на ноги. — Не больно-то надо было…

Подобрав шапку, он принялся карабкаться по обледеневшей тропке. Подниматься было труднее, чем спускаться: мешали навернувшиеся на глаза слезы.

* * *

Уздечка из веревки была сделана с деревенской обстоятельностью: вокруг шеи за ушами лошади, узел под горлом, еще петля вокруг морды — и конец веревки как повод.

А вот человек, который вел лошадь в поводу, на крестьянина отнюдь не походил, хоть и одет был весьма небогато. Невысокий, жилистый, с острым волчьим лицом, которое пересекали два старых шрама — один на щеке, другой через переносицу… И два меча за плечами. Эфесы простые, без украшений, потертые ножны. Рабочие клинки.

А потому двое, шагнувшие перед путником на дорогу, не стали его недооценивать. Держались на расстоянии — и один сразу поприветствовал незнакомца вскинутым на прицел луком. Стрела глядела путнику в лоб.

Второй — здоровяк с мрачной физиономией — поигрывал увесистой дубиной, но близко к встречному не торопился подходить.

— Не дергайся — и будешь жить, — предупредил молодой востроглазый лучник.

— А чего мне дергаться? — без тени страха или злости отозвался путник. — Разве ж я девчонка, которой за шиворот лягушку сунули?

— Разговорчивый, — угрюмо хмыкнул здоровяк.

— Разговорчивый, — согласился лучник. — Ты, добрый человек, видать, того бродячего лекаря остановил, чтоб поболтать? А потом на память о беседе лошадку прихватил?

Без малейшего замешательства путник окинул взглядом лучника, продолжающего держать его на прицеле.

— А это ваша забота? Да чтоб мне эту лошадь слопать, если вы, парни, королевские солдаты или замковая стража.