Литисай с опаской глянул на Румру: не на него ли намек? «Правая Рука работать не желает…» Может, еще спросит: а ты-то, паренек, как в двадцать три года угодил на высокую должность?

Молчит. И то верно, чего уж тут спрашивать!

Род Хасчар испокон веков поставлял Силурану лихих вояк, все они дослуживались до высоких чинов и не забывали поддерживать друг друга. В шестнадцать лет Литисай пошел в армию, а в семнадцать стал десятником — дядюшка расстарался, военный советник при короле Нурторе. Через три года дядюшки не стало, но место советника занял другой родственник Литисая — и не забывает содействовать юному родичу в его карьере.

А парень шкурой чувствует недоверчивые взгляды солдат: мол, посадили нам на шею желторотого птенца!

Не далее как вечером Литисай случайно услышал обрывок разговора двух наемников:

«А говорит, что был под Найлигримом!»

«Врет. А если и был, так при Нурторе для всяких поручений. Ты прикинь, сколько лет ему было в девяностом году!..»

Тут они углядели начальство и заткнулись.

Литисай тогда потребовал предъявить оружие, придрался к плохо наточенным мечам и отправил болтунов чистить отхожие ямы. Но маленькая месть не принесла успокоения.

Чтобы отогнать невеселые мысли, парень обратился к своей спутнице:

— И не боится этот Кринаш в такой глуши постоялый двор держать?

— А вот и не боится! — охотно откликнулась Румра. — Наемники, что осенью были с королем в здешних местах, воротившись, рассказывали: мол, Кринаш спас жизнь магу из Клана Медведя. И тот в благодарность наложил на постоялый двор охранные чары. Теперь, дескать, без дозволения хозяина во двор не войдет ни Подгорная Тварь, ни оборотень, ни нежить.

— Надо же! — заинтересовался Литисай. — Вот бы попросить высокородного господина, чтоб нашу крепость так заговорил!

— Так Медведь был заезжий, грайанец. Чего ради он для силуранской крепости стараться будет?

Тропа вильнула влево и, словно речушка в большую реку, влилась в утоптанную дорогу. И на этой дороге всадникам открылось необычное зрелище.

Невысокий, щуплый человек, встав вместо лошади в хомут, уныло тащил небольшую телегу. Одет человек был странно: поверх рубахи на него был напялен рогожный мешок с дырками для головы и рук.

— Эй, жеребчик, что, работой греешься? — окликнула Румра незнакомца.

«Жеребчик», вскинув голову, увидел на всадниках, выехавших на дорогу, красно-белые перевязи — и обрадовался:

— Вы из королевской армии, господа мои? А меня ограбил какой-то негодяй! Лошадку увел, куртку снял, шапку… говорит, до постоялого двора и так добежишь… а разве ж я тележку брошу?! У нее колесо отлетело, у тележки-то, так я пока провозился… Мешок вон напялил, чтоб не замерзнуть.

— Давно ограблен? — подался вперед дарнигар.

— Да с четверть звона назад…

Литисай разочарованно присвистнул. За это время разбойник наверняка успел уйти далеко.

— Ты грайанец? — определила Румра по выговору незнакомца.

— Грайанец, господин мой, лекарь я бродячий! — обернулся тот на голос. — Барикай Сиреневый Куст из Семейства Яргибран.

Женщина, которую назвали «господином», не стала поправлять Барикая. А дарнигар сбросил с плеч меховой плащ:

— Накинь, согрейся… куда бредешь?

— В «Посох чародея», господин! — Барикай закутался в плащ. — И куртку взял, и шапку взял, и лошадку увел. — Он обернулся на кучку свертков в тележке. — А лекарства не взял — ни мази, ни порошки, ни сушеные травы. Сказал: «На кой мне эта дрянь?»

И такая горькая обида прозвенела в голосе грайанца, что наемники не удержались — захохотали.

— Попутчик, значит… — хмыкнула Румра. — А ну, Вьягир, слезай со своей Рыжухи, ставь ее в хомут. До постоялого двора доедешь с Барикаем на тележке.

* * *

— И долго ты будешь меня по лесу мотать? — гневался Бурьян. — Мы здесь уже проходили, корова бестолковая! Вон и следы наши впереди!

— Вижу, — кротко сказала Гульда. — Но ты же сам хотел, чтоб я тебя вела, как в прошлый раз сама шла. А в прошлый раз я тут с тропы сбилась. Пока ее нашла — все кусты вокруг истоптала.

— Издеваешься надо мной, брюква мороженая?!

— Что ты, что ты! Просто хочу сдержать клятву…

Разбойник и нищенка шли по лесу вдвоем: Горластый наотрез отказался связываться с бабкой Гульдой.

Вот ему и не пришлось пробираться по заснеженному лесу. Хорошо еще, что в снегу не утонешь, не так много его здесь легло. Но все равно мало радости в прогулке: то через коряги перелезать, то ползти под низко нависшими ветвями, то кубарем — в глубокий овраг…

Вдали попробовал голос волк. Бурьян покосился на свою спутницу. Правду ли говорят, что старую злыдню слушается лесное зверье?

Может, верно говорит Горластый: всадить ведьме стрелу в глаз — и будет всем хорошо?..

Но в душе Бурьяна жадность выдержала жестокий бой с чувством мести — и порвала противника в клочья.

Говорили про Гульду, что есть у нее чем поживиться. Не так она проста, Гульда! Ходит, просит милостыньку — а у самой где-то зарыт кувшин серебра, не иначе!

Вот и запала Бурьяну в голову думка: поживиться за счет колдуньи…

Сначала-то просто хотелось добраться до кувшина с серебром. А потом в голову полезли мыслишки и позаманчивее. Гульда по здешним краям давненько бродит — то исчезнет, то вновь появится. Хитра, как дюжина лисиц. Вот узнала, где прореха в Грани, и враз смекнула, как за эту находку денежки получить. А сколько еще секретов хранит ее седая башка?..

Нет, правда, обидно же: вот помрет ведьма где-нибудь на речном берегу, вдали от людского жилья — годы-то ее какие! А вместе со старухой сгорят в вечном пламени Бездны все ее тайны…

Бурьян, мысленно успевший назначить себя наследником бабки Гульды, огорченно вздохнул — и услышал:

— А! Вот он, дуб-то! Давай, парень, лезь наверх!

— Чего? — опешил Бурьян, обозревая разлапистое, кряжистое дерево, негостеприимно поскрипывающее голыми ветвями.

— На дуб, говорю, лезь! Вон в коре трещина. Ставь туда ногу — и на нижнюю ветку!

— А ты?.. — растерялся разбойник.

— А я внизу подожду. Годы мои не те — по веткам, как белка, прыгать. Хватит, прошлый раз напрыгалась. Теперь это твоя дорога.

— Я наверх полезу, а ты тягу дашь, да?

— Куда я с привязи денусь? Вон до того сука, которым развилка кончается, как раз веревки должно хватить, — измерила Гульда взглядом расстояние до голой черной кроны.

— Да на кой я туда лезть-то должен?

— Я лазила, хоть и годы мои не те. А ты — молодой, ты и вовсе не развалишься.