две минуты шестого. Значит, часы работали. Странно только, что прошло так мало времени.

– Расскажи мне историю, – раздалась просьба с соседней кровати.

Девушка молила о спасении от бесконечной белой пустоты, пропитавшей стены комнаты. Она страдала от безвременья гораздо сильнее меня. Хорошо, что Пленница белой комнаты оказалась рядом, когда я проснулся, – она спасла меня от тревоги и отчаянья. Неизвестность никуда не исчезла, но с ней она казалась не страшной. Может, стоило сделать шаг ей навстречу?

– О чем ты хочешь, чтобы я рассказал? – спросил я.

– Расскажи свою любимую историю, – молниеносно ответила собеседница.

– Любимую?.. – я задумался всего на мгновение, а затем сказал: – Моя любимая история про человека, который потерял свою тень. Хочешь ее услышать?

– Хочу!

«Тень» Шварца. Всегда любил эту сказку больше других. Тени с детства преследовали меня, поэтому я хотел знать о них как можно больше. История, где человек побеждал свою тень, воодушевляла меня. Я дошел до того момента, когда тень сбежала от героя, и подумал о том, как поживает моя тень, – на белых стенах палаты ее должно быть хорошо видно. Я не увидел ее. Я нашел затемненные поверхности под кроватью и за тумбой, но тела… тела их не отбрасывали. В панике я прервал рассказ и поднес свою руку к стене. Но даже когда ладонь почти коснулась белой краски, черный призрак не появился. Холодный ужас во мне воскликнул:

– Тени! Почему их нет?!

– Тут только тени и есть, – тихо ответила девушка.

Она отвела взгляд в сторону, а детский восторг исчез с ее лица. Я что-то понял, и она знала что.

– Что это за место? Ты знаешь? Ответь! – закричал я, сжимая ладони.

Моя собеседница выпрямилась и сделала серьезное лицо. Она словно повзрослела сразу на несколько лет. Куда-то исчезла детская непосредственность. Похолодевшим голосом она произнесла:

– Каждый видит то, что хочет увидеть. Нужно просто решить, кому ты веришь больше: другим или себе?

– Не понимаю, о чем ты? – спросил я.

– Врачи говорят мне, что все, что я вижу, – это сон. А я считаю его реальностью. Как ты думаешь, мы сейчас спим или нет?

Озарение: «Ну конечно! Я сейчас сплю!»

Крамп писал в своих отчетах, что сны в Лаборатории не отличить от реальности. Все, что я в этот момент видел – белую палату, девушку, – было всего лишь порождением мозга. Я до сих пор нахожусь в своем кабинете, за своим столом.

Нужно вернуться.

Будучи человеком, страдавшим от сонного паралича, я знал, что нужно делать. Я выгнулся и завопил в потолок. Я кричал, пока горло не захрипело, однако сознание продолжало спать. От отчаянья я схватился за волосы, и в этот момент услышал успокаивающий голос:

– Не так. Тебе нужно лечь, уснуть, и тогда ты исчезнешь. Побудь еще хоть немного со мной. Я хочу, чтобы ты остался.

Мы смотрели друг на друга, и я видел в ее глазах, мимике и позе надежду на то, что я не уйду. Она была всего лишь моим сном, но выглядела такой живой и такой… беспомощной, что мне даже стало стыдно за то, что я оставляю ее одну в стерильной комнате. Ничего, когда я проснусь, она тоже исчезнет. Я лег в постель, закрыл глаза, успокоил дыхание и стал засыпать.

– Значит, ты все-таки решил отправиться по своим мирам один? – услышал я сквозь темноту накатывающей дремы.

Да, но…

– Если это не сон, то я вернусь.

ГЛАВА 3. ПРЕСТУПЛЕНИЕ БЕЗ НАКАЗАНИЯ

Падение. Рывок сквозь темноту. Глоток воздуха. Стул задрожал подо мной, но я удержался. Возвращение из сна оказалось стремительным. Сердце колотило, а грудь гоняла воздух через легкие. Я начал медленно считать, стараясь дышать в такт числам. На десяти я успокоился.

Я пробудился, но сон все еще казался реальным. Я бы не удивился, если бы за одной из соседних дверей нашел белую палату с юной девушкой. Мое состояние полностью соответствовало состоянию подопытных из отчетов доктора Крампа. Несмотря на свои знания, я оказался не готов к встрече с потусторонним миром Лаборатории. Я отделался дезориентацией и легким помешательством, но уже хотел быстрее покинуть кабинет и вернуться домой.

Я посмотрел на висящие под потолком круглые часы, длинная стрелка которых замерла на пяти. Секундная стрелка на них отсутствовала, и я подумал, что было бы здорово, если бы они остановились вчера и все еще вечер. Я перевел взгляд на потухший монитор, дернул мышку и вывел компьютер из спящего режима. Полдевятого – позднее время даже для меня. Следовало поспешить домой.

Я вышел из подземного кабинета и ускоренным шагом поднялся в свой надземный кабинет за верхней одеждой. Двукабинетная система меня всегда раздражала, но сегодня заставляла нервничать особенно. Чем дольше я находился в Лаборатории, тем больший был соблазн узнать у охранников, чем я занимался вечером. После разговора с Алексеем Георгиевичем я крайне не хотел, чтобы кто-то узнал о моем сне.

Перед проходной я остановился, сделал глубокий вдох и дрожащей рукой открыл дверь. Быстрым шагом я проскользнул мимо охранника. Боковым зрением я увидел, как он увлеченно читал книгу. Я облегченно вздохнул: если охранник просидел так весь вечер, то он мог не заметить на мониторах системы слежения, как я сплю. Я уже почти вышел наружу, как охранник окликнул меня. Я замер, не смея ни убежать, ни увернуться.

– Телефон будешь забирать? – буркнул охранник.

С облегчением я вернулся к стойке охраны и забрал свои вещи. Сторож иронично заметил, что я продолжаю бить все рекорды трудоголизма. В ответ я пошутил, что в выходные буду бить рекорды алкоголизма. Это мысль показалась мне интересной, и я решил в обязательном порядке посетить бар в субботу.

Диалог на проходной успокоил меня, но дома я стал волноваться, что записи камер могут пересмотреть. Вполне возможно, что протокол безопасности обязывает это делать. Если так, то Алексей Георгиевич неизбежно узнает о моем проступке и тогда… тогда… Я не знал, что будет тогда, но ничего хорошего точно. Я начал прокручивать в голове возможный разговор, приводя доводы и аргументы в свою защиту, не забывая ругать себя за несобранность. Только запоздалый сон смог остановить самобичевание.

Ночь, лишенная сновидений, показалось очень короткой, словно я вовсе не спал. Мое состояние соответствовало этому ощущение: усталость, разбитость и нежелание идти на работу. Перед выходом из дома я даже не побрился, посчитав, что слишком устал даже для повседневных занятий. Были ли это объективные ощущения или самовнушение для оправдания сна на работе, сказать не мог даже