Впрочем, хуже всего было не это. Анри жил с семейством Дарю, а значит, должен был также с ними обедать, и это обернулось для него мучением. «В их столовой и в их салоне я жестоко страдал, получая от других те уроки этикета, от которых меня избавляли, и, похоже, напрасно, мои родители. Церемонное обхождение с тщательным соблюдением всех приличий до сих пор делает меня таким замороженным, что я не могу произнести ни слова. Если же в него привносится еще и оттенок религиозности или рассуждения о высоких принципах морали — я погиб». Его «голгофа» начинается каждый вечер в половине шестого, когда ему нужно спуститься в салон. Он совершенно задавлен «хорошими манерами»: он должен подавать руку женщине — иногда даже хозяйке дома! — чтобы пройти к столу. Моральное самопринуждение его гнетет. Он, который всегда мечтал нравиться людям и представлял себе светское общество по книгам «Секретные мемуары царствования Людовика XIV, регентства и царствования Людовика XV» Шарля Дюкло и «Мемуары» Сен-Симона, — здесь превратился в некий немой персонаж. Он умирает от разочарования, от недовольства собой — и не может открыть рта: «Я был загадкой для семьи Дарю. Ответ на нее мог варьироваться у них между „это сумасшедший“ и „это глупец“».

Через несколько месяцев эта его «загадочность» истощила терпение Ноэля Дарю. Два его сына, Пьер (родился 12 января 1767 года) и Марсиаль (родился 18 июля 1784 года), занимали солидные должности: один — начальника первого отдела Военного министерства, второй — военного комиссара. И у всех Дарю не принято было тратить время на мечтания и отсрочки — они действовали. Не собирается ли Анри и далее мирно существовать под крылышком кузена своего дедушки — в ожидании вдохновения свыше? Патриарх Дарю твердо вознамерился извлечь его из мечтательных эмпирей: «Суровый старик дал мне понять — очень вежливо и сдержанно, — что нам необходимо объясниться на этот счет. Эта вежливость и эта сдержанность были новы для меня: первый раз в моей жизни родственник обращался ко мне „месье“, — все это разбудило во мне робость и болезненную мнительность».

Поставленный перед необходимостью принять решение относительно своего будущего, юноша слабо возражал, что его родители «предоставляют ему право самому принимать решения». На первый раз Анри удалось отразить дипломатичную атаку старого деспота успокаивающей фразой: «Я и сам все отлично понимаю». Но затем последовала новая атака. Через несколько дней Анри вновь был приглашен для разговора. Патриарх объявил: «Мой сын возьмет вас с собой на работу в военный отдел». Остолбенев от услышанного, Анри все же не посмел отказаться. Так наметилась его будущая карьера.

На следующее утро Анри уже сопровождал Пьера Дарю в министерство, располагавшееся на углу улиц Варенн и Хиллерен-Бертен — тогда это было продолжение улицы Бельшас. «Там месье Дарю усадил меня за стол и велел переписать какое-то письмо. Не говоря уж о моем почерке — вроде мушиных следов, — который тогда был еще хуже, чем сейчас, он еще и обнаружил, что я пишу слово „это“ через два „т“ — „этто“». Юный гений из Гренобля сразу потерял весь свой лоск. И это элита нации? И что же дала ему вся его учеба — возможность блеснуть своей неспособностью к переписыванию официальных бумаг? Анри давно видел, что его родственник часто приходит к обеду «с выражением замученного трудом быка и с красными глазами», и потому сразу сообразил, что работа под его началом не будет увеселительной прогулкой. Теперь его страхи стали реальностью: «Все в министерстве дрожали, заходя в кабинет г-на Дарю; что до меня, так я дрожал, лишь посмотрев на его дверь».

Эта зараженность общим страхом все же не помогла Анри улучшить его письменные навыки; дело доходило даже до вовсе бездумной писанины под диктовку кузена Пьера: «…Он любил слишком часто повторять „в самом деле“, и я буквально нашпиговывал его официальные письма этими словечками — „в самом деле“». Эта непрактичность и небрежность Анри обескураживали его сурового родственника. По отношению к нему Пьер Дарю не проявлял ничего, кроме гнева: он считал, что юноша абсолютно безнадежен как чиновник его министерства — «он глуп как пень». Этот властный человек с безупречной репутацией, столь же требовательный к другим, как и к себе самому, был резким к людям и не обременял себя — в отличие от своего отца — кучей дипломатических маневров. Надо признать, однако, что у начальника отдела в Военном министерстве голова действительно была занята более важными заботами, нежели обучение письмоводительству мелкого чиновника, являющегося семейным протеже. Так, например, он недавно получил известие о том, что Австрия отвоевала долину реки По, и был озадачен теми трудностями, которые испытывают войска генерала Массена в Генуе. Будучи лицом, приближенным к Первому Консулу, он был в курсе секретного формирования резервной армии в Дижоне и предстоящей ее отправки в Италию под личным руководством Бонапарта. В столь бурное время для него, военного человека такого ранга, заботы об образовании юного кузена, «свежеприбывшего» из своего Гренобля, никак не могли стоять на первом месте. Тем более что этот юный кузен выделялся из семи или восьми сотен чиновников Военного министерства лишь явным отсутствием честолюбия: для Анри было гораздо важнее обсудить достоинства трагедий Расина со своим коллегой Фредериком Мазуайе, чем стараться войти в милость к «разъяренному быку». Но при всем отсутствии честолюбия юный чиновник был искренне удивлен тем, что его не назначили помощником военных комиссаров. Более того, он был этим раздосадован. Видя, что столь желанный красивый мундир с расшитым золотом воротником уходит от него, он начертал на своей конторке заглавными буквами в адрес кузена Пьера — «негодный родственник». Однако по-прежнему не может составить простейшего письма.

Назначенные инспектором и помощником инспектора на смотре войск, Пьер и Марсиаль Дарю покидают Париж и отправляются в Дижон. 7 мая 1800 года, без должности и мундира, Анри отправляется за ними вслед. Со дня на день должен был начаться Второй итальянский поход Бонапарта.

Первый Консул был поставлен перед необходимостью как можно быстрее прийти на помощь к генералу Массена, который с огромным трудом старался воспрепятствовать армии генерала Меласа захватить юг Франции. С этой целью Бонапарт избрал кратчайший путь — через Швейцарию и перевал Гран-Сен-Бернар в долину По. Ни одна армия со времен Ганнибала не совершала такого опасного перехода через Альпы. (Автор упустил из виду переход суворовской армии через Альпы, имевший место незадолго до описываемых событий. — Прим. пер.) Юноша Бейль, не связанный никакими военными обязательствами, отнесся к этому как к захватывающему приключению. Вместо того чтобы заняться приготовлениями к тому, что его ожидает, он решил запастись библиотечкой из трех десятков книг. По прибытии в Женеву он, будучи горячим поклонником «Новой Элоизы», первым делом посетил дом, в котором родился Жан Жак Руссо. Дальнейшее его нисколько не беспокоило. Прикомандированный к военному комиссару, в обязанности которого входила организация перемещения войск, Анри получил в свое распоряжение больную лошадь, оставленную Пьером Дарю, и должен был ждать, пока она поправится.

Наконец наступил день, когда его тяжелый вещевой мешок был приторочен к выздоровевшей лошади. Анри уселся верхом — первый раз в жизни. Тут же выяснилось, что он не умеет держаться в седле, не понимает повадок животного, с трудом заставляет его слушаться: «Я умирал от страха, но жребий был брошен, и теперь самые страшные опасности не могли меня остановить. Я напряженно уставился на загривок лошади, и те три фута, что отделяли меня от земли, казались мне бездонной пропастью. И — что самое смешное — на мне, кажется, были даже шпоры». Лошадь пронесла его шагов двадцать, свернула с дороги, устремилась в поле, заросшее ивами, и принялась вовсю скакать там на приволье.