~ ~ ~

Я сидел на ступеньках у церкви Августинцев. Робко проглядывало солнце, и мне казалось, что я должен был отдать этому должное. Женщина-румынка, волочившая за руки двоих детей, спросила:

— Это католическая церковь?

— Да.

И они вошли не оглянувшись. Рядом со мной на стене висел огромный стеклянный ящик. В нем когда-то обитала Богородица Споручница грешных. Кто-то спер статуэтку.

Теренс вручил мне толстый конверт, полный денег. Его мачеху звали Кирстен, она жила в семейном доме на Тейлорз Хилл. Его отца нашли мертвым в постели. Умер он якобы от сердечного приступа. Я заметил:

— Тут все чисто.

Теренс вздохнул:

— Амфетамин бы этому поспособствовал. У отца было больное сердце.

— Амфетамин?

— Любимое лекарство Кирстен.

— Разве при вскрытии его бы не обнаружили?

— Да не было вскрытия.

— Почему вы не потребовали?

— Я был в Нью-Йорке. Когда вернулся, отца уже кремировали.

Я подумал и признал:

— Странно.

— Подождите, вот увидите Кирстен — тогда поймете, что значит «странно».

— И как я ее увижу? Позвоню и спрошу: вы случайно не убили своего мужа?

Теренс не стал скрывать раздражения и огрызнулся:

— Вы же частный детектив. Не мне вас учить. Вы должны уметь.

— Никто этого не умеет.

Он показал на конверт и заявил:

— Именно за это я вам и плачу.

Я сделал паузу, хотел, чтобы он сам осознал, каким тоном разговаривал. Потом произнес:

— Теренс, я скажу это только один раз.

— Что?

Похоже, он всерьез разозлился. Я продолжил:

— Бросьте этот тон. Не смейте никогда разговаривать со мной, как с гребаным слугой. Попробуйте еще раз — останетесь без передних зубов.

Когда мы вышли из ресторана, Бойл вручил мне свою карточку. На ней значились его имя и три телефонных номера. Я поднял глаза:

— Чем вы занимаетесь?

— Компьютерное обеспечение.

— Это что, ответ?

— Для моего поколения вполне ясный.

Я решил не заводиться:

— Ладно, но я считаю, что вы зря тратите время и деньги.

Теренс слегка улыбнулся и заметил:

— Познакомьтесь с Кирстен — тогда поговорим.

— Ладно, деньги ваши.

— И не забывайте об этом.

Он исчез, прежде чем я успел среагировать.

Когда я шел к Шоп-стрит, кто-то дернул меня за рукав. Я повернулся и оказался лицом к лицу со своей матерью. Она наша признанная мученица, которую Бог облагодетельствовал сыном-пьяницей. Чем глубже в унитаз я падаю, тем лучше ей становится. Мой отец был хорошим человеком, а она обращалась с ним как с грязью. Когда он умер, горевать она начала всерьез и надолго.

Мать запрыгнула во вдовьи одежки и проводила каждый час в церкви или на кладбище, публично оплакивая свою потерю. Люди ее типа обычно находят священника, который постоянно за ними следует. У нее в последние годы эскортом служил святой отец Малачи, козел, каких поискать. Даже в других обстоятельствах я бы никогда его не полюбил, но в качестве заложника матери я его ненавидел и презирал. Во время нашей последней встречи он прокричал:

— Ты сведешь свою мать в могилу.

Я выдержал паузу и спросил:

— Могу я иметь письменное этому подтверждение?

Священник едва не подавился, лицо его стало багровым.

— Да ты… Да ты… По тебе ад плачет.

Ну кто сказал, что золотые дни духовенства позади?..

Моя мать сказала:

— Я видела тебя у церкви Августинцев. Ты был на мессе?

— Это вряд ли.

Ее глаза были все того же гранитного оттенка. Когда на тебя так смотрят, ты понимаешь, что милосердие даже не стоит в повестке дня. Правда, иногда мать снова начинала стонать. Как, например, сейчас: