000 до 5 000, а для того, чтобы открыть небольшую мясную лавку – и того меньше: от 10 до 100 фунтов. К концу XVIII столетия в Англии проживало около 170 тысяч торговцев-лавочников, владельцев мотелей и таверн, кофеен, мастерских и пр. Не случайно знаменитый экономист Адам Смит называл Великобританию того времени «нацией мелких лавочников».

Одним из «объединяющих» критериев для столь разных по происхождению и положению в обществе групп населения исследователи считают общие убеждения – чувство независимости, недоверчивое отношение как к «чрезмерному произволу исполнительной власти», так и к засилью крупной земельной аристократии. Отметим, что эти черты, позволяющие говорить о зарождении «мировоззрения» среднего класса, начали проявляться лишь во второй половине XVIII столетия, когда вышеуказанные группы населения активно включались в политическую жизнь, участвуя в петиционных кампаниях и различных общественных организациях. В пользу тезиса о начавшемся в XVIII в. самоопределении среднего класса может свидетельствовать и попытка рассмотрения эволюции данного феномена в международном сравнении: в частности, мы можем обнаружить известное сходство процессов, имевших место в Англии в XVIII столетии, с тем, что происходило в Германии лишь столетие спустя – в середине XIX в.

В это же время в среде развивавшегося среднего класса начинает проявляться такой психологический феномен, как социальный стыд и страх «деградировать в унизительную бедность». Об этом, в частности, пишет исследователь Дэвид Нэш, указывающий на то, что XIX, или «буржуазное», столетие «несло в себе заметные проявления стыда и беспокойства». Средний класс мучил, по словам историка, «угрожающий страх внезапной и разрушительной бедности и катастрофического падения по социальной лестнице».[48]

Еже ниже, чем люди «срединного сорта», в воображаемой социальной пирамиде английского общества располагались ремесленники и трудящиеся. Это ткачи, лодочники, конюхи, пастухи, пахари, пекари, уборщики улиц, шахтеры (данный перечень занятий – лишь малая часть всего разнообразия профессий этой социальной группы). Они, как правило, зарабатывали на жизнь одновременно несколькими сезонными или временными работами, сочетая плуг и ткацкий станок, ловлю рыбы, рубку дров, прополку и т. д.

Еще ниже располагались бродяги, нищие, престарелые, больные и безработные – эти, по словам Р. Портера, «плавающие обломки общества, груз, выброшенный за борт». Эти люди брались за любую работу даже за ничтожное вознаграждение. В большинстве других стран бедные того времени были крепостными; в Англии же они были по преимуществу наемными рабочими, хотя по-прежнему назывались «слугами» своих хозяев. К тем, кто не контролировал свой труд, а зависел от других, относились наемные батраки, подмастерья в промышленности и строительстве, прядильщики, чесальщики, ткачи, вязальщики чулок.[49]

Некоторые современники называли Англию «чистилищем для слуг», а современники писали, что осознание тружеником того, что он всю жизнь будет не более чем батраком, существенно подрывало мотивацию к трезвости, трудолюбию и бережливости. Более того, в некоторых источниках есть информация и об ужасном обращении хозяев со своими слугами: так, известен факт, что в 1764 г. фермер из Мальмсберри был осужден за то, что искалечил и кастрировал двух своих подмастерий. Рабочий день трудящегося длился «от рассвета до заката», а условия работы моги быть просто бесчеловечными. Легочные и бронхиальные инфекции были «верными спутниками» жизни английской трудящейся бедноты.

В то же время иностранцы отмечали, что «бедные не выглядят в этой стране настолько бедными, как в других странах». Даже посетивший Англию в конце 1789 г. Николай Карамзин писал: «Какая розница с Парижем! Там огромность и гадость, здесь – простота с удивительною чистотою; там роскошь и бедность в вечной противуположности, здесь – единообразие общего достатка; там палаты, из которых ползут бледные люди в разодранных рубищах; здесь из маленьких кирпичных домиков выходят Здоровье и Довольствие – лорд и ремесленник с одинаково благородным и спокойным видом».[50]

Как же обстояло дело с разницей в доходах на различных ступенях этой причудливой социальной лестницы на самом деле? Ответ на этот вопрос можно почерпнуть, к пример, из доступных нам данных статистики.

Около 1688 г. Грегори Кинг (ему приписывают первое статистическое описание состояния английского общества) писал, что самое малое, на что английская семья (скажем, мужчина, его жена и трое детей) могла прожить без попадания в долги, обращения за помощью прихода или же за частной благотворительностью, – это 40 фунтов в год. Он полагал, что доходы пэров составляли около 2 800 фунтов (некоторые исследователи сегодня утверждают, что эта цифра была занижена как минимум вдвое). С другой стороны, 364 тысячи «работников и слуг» имели доход на семью всего 15 фунтов в год; 400 тысяч «безземельных крестьян и пауперов» жили на 6 фунтов 10 шиллингов в год; 50 моряков существовали на 20 фунтов; 35 тысяч солдат – на 14. Вместе вышеперечисленные группы составляли более половины семей в стране. Вычисления Кинга, таким образом, предполагали, что верхние 1,2 % населения владели 14,1 % национального дохода; а нижние 67,1 % – около 29,9 %.

Историки, изучавшие XVIII столетие, оговариваются, что в 1780 году еще меньший процент (1 %) владел еще большим количеством национального достояния (25 %).

Вот, например, как выглядела, по данным Р. Портера, таблица годовых расходов сельского работника «средней руки» из графства Оксфордшир в конце XVIII века:

4, 5 буханки хлеба в неделю по 1 шиллингу 2 пенса каждая – 13 фунтов 13 шиллингов,

чай, сахар (для большинства тружеников эта статья расходов была роскошью – Ю.Б.) – 2 фунта 10 шиллингов,

масло, маргарин – 1 фунт 10 шиллингов,

пиво, молоко – 1 фунт,

бекон, мясо – 1 фунт 10 шиллингов,

мыло, свечи – около 15 фунтов,

аренда жилья – 3 фунта,

одежда – 2 фунта 10 шиллингов,

обувь, бельё – 3 фунта,

иное – 2 фунта.

Таким образом, совокупные расходы составляли 31 фунт 8 шиллингов.

Зарабатывал такой труженик, как правило, 8–9 шиллингов в неделю. Его расходы, таким образом, превышали его доход больше, чем на 5 фунтов в год. Частично разница возмещалась приходом (подробнее об этом – в следующем разделе главы), но на 5 фунтов он все равно оставался в долгу.[51]

Итак, различия в условиях жизни бедных тружеников, чей доход не превышал 10 фунтов в год, и пэров, ежегодно пополнявших свой бюджет приблизительно на 10 000 фунтов, были, действительно, огромны. В то же время различия в доходе и статусе соседних звеньев «социальной цепи» (например, маркиза и герцога, кухарки и горничной, врача и фармацевта) были порой едва различимы. Последнее обстоятельство часто приводится историками консервативной ориентации как доказательство того, что в целом установившаяся к XVIII в. система социальной иерархии «принималась» почти всеми социальными группами и, продолжая достаточно успешно регулироваться при помощи традиционных механизмов семейных