смешного. Во-первых, я не знала, что мужчины используют это слово не только в неприличных разговорах с друганами. Во-вторых, он правда считает, что со мной это сработает? Неужели я должна поверить, что одна так называемая киска среднего возраста сильно отличается от другой? Но воспитанная девушка во мне спешит извиниться:

— Нет, совсем не смешно, прости, мило с твоей стороны. Просто я удивилась. Раньше мне не говорили ничего подобного.

— Серьезно? — спрашивает он. — Совсем никто? Ни за что не поверю.

— Клянусь, — настаиваю. — Разве они не выглядят все одинаково? Я имею в виду, более или менее одинаково.

— Нет, совсем нет. Они все очень разные, с разным запахом и вкусом. Разве ты никогда не разглядывала ее поближе и не замечала, какая она хорошенькая?

— Хм, нет, ни разу, — отвечаю, вспоминая, что последний раз видела ее семь лет назад, когда рожала Джорджию и случайно бросила взгляд в зеркало. — Но я заинтригована.

Я на самом деле заинтригована и делаю себе пометку в голове: надо исследовать ее попозже и выяснить, что он в ней нашел. Мне еще столькому предстоит научиться.

— Пожалуйста, будь нежнее, — говорю, не решаясь рассказать всю правду. — Должна признаться, это мой первый секс после расставания с мужем. И я волнуюсь.

Невозмутимость испаряется, несмотря на все мои усилия. Я здесь и настроена решительно, но больше не могу прикидываться, что мне не страшно. Мысль, что другой мужчина, не мой муж, окажется внутри, просто ужасает меня.

— Я понимаю, все в порядке. Это тоже мой первый раз после расставания с девушкой. И я обещал себе, что в этой поездке не стану связываться с женщиной, — отвечает он. Я испытываю облегчение, оттого что он делится своими сомнениями, впечатлена и благодарна, что он не отделывается от меня из-за моей уязвимости, а, наоборот, остается рядом.

Через несколько секунд я — само противоречие — говорю ему, что на самом деле хочу, чтобы меня трахнули. Таких слов я раньше не употребляла. Для меня «трахнуть» означало нечто вульгарное, лишенное любви, тепла и близости, как будто из тебя что-то по-деловому выбивают. Я была вполне уверена, что это точно не про меня. Впрочем, «заниматься любовью» — тоже не мое. Пошлая фраза из любовных песенок семидесятых: под закатным солнцем парочка истекает слащавой нежностью — нет, только не это. Так что и любовью я вряд ли занималась. У меня просто был секс — самое безопасное и банальное слово, что я могла подобрать. Немного медицинское, без всяких эмоций, будь то любовь или грубость. Золотая середина.

Он слегка колеблется:

— Сначала ты просишь быть нежнее, а потом — трахнуть тебя. Я запутался, чего тебе хочется.

— Тебя и себя, — отвечаю, стараясь показаться раскрепощенной, вернуть напускную смелость, которую испытывала еще несколько минут назад, пока раздевалась. — Может, ты просто продолжишь без моих наставлений, и я дам тебе знать, если это будет слишком?

На мгновение задумываюсь, что совсем не знаю этого человека и никому не известно, что я здесь. Я даже не уверена, что его на самом деле зовут Джек. Волновалась, как все пройдет и в каком состоянии то, что он называет «киской», и даже не задумалась, кто этот незнакомец. Может, он заманивает женщин, прикидываясь вдовцом. Но против своих правил отважно бросаюсь в омут. Если не начну грести, мне конец. Хотя я и лишилась девственности тридцать лет назад, этот опыт удивительно напоминает мне о том моменте. Не хватает лишь переживаний, что об этом узнают мои родители, чья спальня расположена в двух пролетах выше подвального помещения, и ворсистой шерсти клетчатого дивана.

Близость с Джеком удивляет в самом лучшем смысле: весело, чувственно, даже восхитительно. Отдать контроль и не навязывать отметку на шкале между «заниматься любовью» и «трахаться» — оказывается, это очень бодрит. Он не знает меня, поэтому у него нет ни малейших ожиданий от моего тела. Это позволяет мне быть кем захочу в сексуальном плане. Я переживала, что мне будет не хватать Майкла и первое свидание окажется отравленным болью. Но, перестав копаться в себе и размышлять, в кого превращусь без одежды, я освобождаюсь от сексуальной идентичности, усвоенной за почти тридцать лет замужества.

Поднявшись по моему телу, Джек кладет одну руку мне на живот, а другую протягивает вверх, чтобы нежно накрыть ладонью сосок. Прикосновение к животу — именно оно воспринимается как сокровенное. Хотя меня всегда возбуждали ласки частей тела, предназначенных для секса, его внимание к, казалось бы, обычным местам — икрам, бедрам, животу — приводит меня в настоящий восторг.

— Ты в отличной форме, — говорит он. — И не поверишь, что у тебя трое детей.

— Спасибо, — говорю я. — Но они и правда все мои. В доказательство у меня есть растяжки и обвисшая кожа. — И тут же сожалею о сказанном: «Научись ограничиваться простым “спасибо”», — повторяю про себя уже второй раз за вечер. Если он не замечает, что я утратила упругость, не нужно самой указывать на это.

Он игриво сжимает мои руки, восхищаясь мышцами. От этих комплиментов я пылаю. Он не называет меня ни упругой, ни пышной — слова, которые ассоциируются у меня с сексапильностью, — а просто говорит, что я сильная. Знаю, что никто не может наделить другого человека силой, ее не подделать. Значит, это качество — полностью моя заслуга. Так вот чего мне хочется: быть немного дрянной девчонкой, немного непредсказуемой, но желающей и способной позаботиться о себе.

Он тянется за презервативом, который заранее положил на тумбочку, но я ловлю его за руку и прошу подождать.

Переворачиваюсь так, что оказываюсь верхом на нем, и кладу руки на его обнаженную мускулистую грудь. На ощупь кожа мягкая и гладкая, без единого волоска. Указательным пальцем провожу по татуировке на левом бицепсе. Большая птица размером с мой кулак, под ней надпись на латыни.

— Что здесь написано? — спрашиваю.

— Долгая история. Я сделал ее во время службы в армии, давным-давно, — говорит он.

Мои бедра скользят назад, и я оказываюсь на коленях, меж его ног. На миг останавливаюсь, чтобы полностью овладеть тем, что находится передо мной: у него эрекция, лобок совсем без волос. Я задумываюсь над своим недавним вопросом о том, что отличает одну киску от другой, и поражаюсь, насколько его член отличается от того, к которому я привыкла. Двадцать семь лет я видела только пенис мужа, и, к моему удивлению, он сильно отличается от того, что у меня перед глазами, — только вот чем именно? Неожиданно понимаю, что я не смогла бы адекватно описать член Майкла,