прежде чем, так сказать, перейти к следующей части нашего свидания, я согласилась. Мы снова прошли переулками и вышли на большую улицу, где Калисто поймал такси. Потом мы долго ехали, выехали за город на широкую дорогу, которая вела вдоль моря, и в конце концов оказались в районе с огромными виллами, построенными на скалах прямо на берегу.

– Ого, – сказала я. – Ты здесь живешь? Как называется это место?

– Сальтшёбаден, – ответил Калисто.

– Ты богат?

– Богат? – переспросил он, как будто не поняв значение слова.

– Я имела в виду, что здесь все выглядит очень шикарно.

– Шикарно? – Калисто посмотрел в окно. – По-моему, это слово уже никто не употребляет.

Мне показалось, что в его голосе появилось что-то новое, как будто у него сжалось горло. Может быть, я ему понравилась меньше, чем он надеялся. Мне он во всяком случае понравился меньше, чем надеялась я, да и ситуация в целом напомнила мне одну работу, на которую я устроилась в молодости, когда меня уговорили заниматься сексом по телефону.

Один тип из Мальмё решил, что набрел на «идею века», как он выразился. Люди чертовски одиноки, сказал он во время собеседования при приеме на работу. Они сидят дома одни, и никто не решается выйти, но при этом все хотят найти вторую половину. Еще он сказал, что люди хотят секса, но не хотят держать себя в форме, ленятся принимать душ, и это их вполне устраивает. Среди моих клиентов был один повар, который работал на телевидении. Казалось невероятным, что новичок вроде меня заполучит знаменитость, но так уж получилось. Он желал кого-то, для кого эта работа еще не стала рутиной, кого-то, для кого это происходит впервые, как и для него. Я помню, как он кончал. Он всегда громко кричал, и крик отдавался эхом в его квартире. В трубке его голос звучал еще несколько секунд после того, как он смолкал, словно крик задерживался сначала в комнате, потом в телефоне. Из-за этого эха он казался еще более одиноким, к тому же у меня возникало ощущение, что я делю это одиночество с ним, но это не такое одиночество, которое исчезает, когда его делят, а наоборот, оно как бы удваивалось, и мы, просто говоря друг с другом, становились еще более одинокими. Мы продолжали разговаривать. Однажды, спустя несколько недель, он попросил меня доминировать. Я ответила, что раньше этого не делала и не знаю, как это. «Обращайся со мной как с собакой», сказал он. «У меня никогда не было собаки, – возразила я. – Но, если бы была, я бы обращалась с ней хорошо, ей бы, пожалуй, жилось даже лучше, чем мне. Я не могу смотреть, как страдают животные». Клиент начал проявлять нетерпение: «Ты можешь обращаться со мной как с дерьмом? Ты ведь хоть раз обращалась с кем-нибудь как с дерьмом?» Я молчала и думала, а потом сделала глубокий вдох и дрожащим голосом начала: «Заткнись и делай, что я скажу». Сначала он умолк, а потом перевоплотился в сущую покорность. Я бы предпочла не входить в детали, потому что, хотя прошло уже сто лет, мне все еще неловко вспоминать, как изменилась тогда личность этого человека. И еще я тогда не могла понять, кажется ли мне все это очень крутым или совершенно отвратительным. Но одно я узнала точно: есть разные способы взять власть над людьми, и один из них – обращаться с ними как с дерьмом. Если это удается, человек получает контроль над другим человеком и может заставить того желать как высшего блага подчиняться его приказам. И тогда он еще внезапно получает возможность использовать всю энергию этого человека в дополнение к собственной. Это напоминает бег по эскалатору, который едет в том направлении, куда ты бежишь. Ты вдруг оказываешься наделен невероятной силой, хотя твой собственный вклад ничтожен. Я чувствовала себя иначе после того, как доминировала над ним, если, конечно, можно назвать доминированием отношения по телефону. Я как будто выросла, как будто стала немножко больше мужчиной. Так вот, значит, каково быть мужчиной, думала я. Ничего не скажешь, это совсем другое дело. Мне кажется, после этого я стала лучше драться на тренировках. Это сложно объяснить. Потом я увидела по телевизору, как он печет пирожные. Он стоял такой важный и гонял помощников туда-сюда: проверь духовку, следи, чтобы тесто не было слишком густым. Я закинула ноги на стол, откинулась на спинку дивана и хохотала над пирожными, которые получились абсолютно идеальными и совершенно не отражали его внутренний мир. Иногда он смотрел в камеру, иногда улыбался. Интересно, думал ли он тогда обо мне. Думал ли он, что где-то сидит на диване человек, который может заглянуть ему прямо в душу, как никто другой, и знает, кем он является, и понимает, что пирожные и камеры это только дополнение, реквизит и подушка безопасности, прикрывающие желание, которое он не может открыть никому.

В общем, я смотрела в окно такси на дома, мимо которых мы проезжали, роскошные и как бы своенравные, с большими окнами, похожими на глаза, обращенные к воде. Потом машина свернула на узкую дорогу, уходящую в лес. Теперь мы ехали медленнее. Мы сидели рядом на заднем сиденье и молчали. Я думала о том, что Калисто писал в своих сообщениях, о том, что в них сквозили уверенность и спокойствие, которых сейчас в нем не ощущалось и в помине. Он играл роль? Я бросила взгляд на таксометр, но Калисто, казалось, было все равно. Такси остановилось, и он расплатился картой. Мы вышли из машины, он достал из кармана ключ и отпер большую калитку. За забором я увидела дом из темного дерева. Повсюду было темным-темно, кроме приглушенного освещения в саду. Участок был окружен мрачным еловым лесом, и море сразу показалось далеким, хотя оно, наверное, начиналось сразу за домом.

– Не передумала? – спросил Калисто.

– Нет, – ответила я.

– А вдруг я хладнокровный убийца? – усмехнулся он.

– Бармен видел, что мы ушли вместе.

– Они видят многих. Но ничего не могут вспомнить, когда нужно.

Я ухмыльнулась, потому что на первый взгляд Калисто принадлежал к тому типу людей, которые и мухи не обидят. Мы вошли в дом, разулись, и Калисто повел меня осматривать комнаты. Было очевидно, что ему трудно передвигаться со всеми его килограммами. В доме было мало мебели, все стены – белые. Когда мы выходили из очередной комнаты, Калисто всякий раз гасил свет. Интересно, есть ли у него или была ли когда-нибудь жена, подумала я. Не