— Нет числа твоим талантам, мой дорогой Шурочка.

— Спасибо, сестренка. — Шура погладил ее руку.

— Оставайся ночевать, уже поздно.

— Ага, только маме позвоню.

— Не забудь Софье Марковне передать привет.

— Не забуду…

Шура вышел из кухни, Морис стал убирать со стола, и Мирослава принялась ему помогать.

Она не могла не заметить, что Миндаугас огорчен ее предстоящим отъездом.

— Морис, — она дотронулась до его плеча, — ты чего приуныл?

Он не ответил.

— У нас работа такая, сам знаешь. К тому же не на год я уезжаю, будем перезваниваться.

Морис кивнул:

— Конечно. Я все понимаю.

— Ну, вот и хорошо. Я рада, что ты теперь со мной работаешь, мне есть на кого оставить агентство, а самое главное — Дона. Раньше приходилось отвозить его к тете Вике… А он не любит жить вне дома. И потом у тети есть Луи. А Дон с Луи не очень ладят…

Морис не мог не согласиться, что рыжий кот тети Виктории Луи выглядит роскошно, но очень ревниво относится к своей хозяйке.

Нет, он не ревновал ее к людям, но стоило только Виктории приласкать какое-либо другое животное, как ее кот презрительно фыркал и всем своим видом демонстрировал, какое неслыханное оскорбление нанесено его гордости. Он забирался на шкаф и, свесив длинный пушистый хвост, мог лежать там целые сутки, не реагируя ни на какие уговоры.

Так что, Дону, естественно, было лучше в собственном доме.

Солнце уже начало заходить, и его огненный шар медленно скользил вниз по горизонту, рассыпая на своем пути затейливые линии и легкие искры. Было слышно, как за окном шуршит ветер, медовый аромат алиссума немного ослабел, но тем не менее был все еще ощутим.

Мирослава была неравнодушна к этим цветам, и поэтому большой участок газона перед домом был покрыт бело-розовой пеной этих цветов.

— Как я понимаю, Шура уже лег спать, — вздохнула Мирослава, немного прикрыла окно. — Пойдем и мы. Уже поздно.

Морис кивнул.

Ночевкам Шуры в доме Мирославы Морис уже давно не удивлялся. У Шуры была в коттедже своя комната. Она так и называлась — Шурина. Друг детства был холост. Жил вдвоем со своей мамой, которая преподавала музыку на дому, и охотно оставался ночевать в доме Мирославы.

Трофимов не опоздал ни на минуту. Ровно в десять ноль-ноль он нажал на кнопку звонка у ворот. Ему ответил приятный мужской голос с почти неуловимым прибалтийским акцентом. Ворота распахнулись, и машина плавно въехала во двор.

Когда Богдан выбрался из автомобиля, с крыльца уже спускался высокий широкоплечий блондин в джинсах и белой рубашке. Следом за ним с грацией восточного принца по лестнице спускался черный кот.

— Морис, — представился блондин и, окинув посетителя мгновенным, как вспышка фотоаппарата, взглядом, протянул ему руку.

— Богдан. — Трофимов решительно пожал руку Миндаугаса.

На миг у него было такое ощущение, что кот тоже назовет свое имя, но тот спрыгнул с последней ступеньки и грациозно отправился в сторону лужайки.

— Проходите в дом, — улыбнулся Морис, наслаждаясь эффектом, произведенным Доном, — Мирослава вас ждет.

— Спасибо.

Мирослава действительно ожидала их в гостиной.

— Чаю? — предложила она после краткого обмена любезностями.

— Нет, спасибо, я уже позавтракал. Вам нужно собраться?

— Я уже собралась. Мы можем ехать. А суть дела изложите в машине.

Трофимов одобрительно кивнул, ему понравился такой подход.

— Я бы не хотела брать свою машину…

— Да, конечно. Автомобиль мы вам предоставим на месте с шофером. Вы же еще не были в Н-ске?

— Нет, не была.

— Ну вот, значит, город не знаете. А наш шофер — ас в своем деле, и доставит вас в любое место.

— Хорошо. — Мирослава взяла сумку, бросила ободряющий взгляд на Мориса и ласковый на Дона, успевшего вернуться в дом и усесться возле ног Миндаугаса.

«Точно маленькая собачка», — подумала Мирослава с нежностью.

Они вышли во двор, Трофимов уложил ее сумку в багажник и открыл для Мирославы заднюю дверь, но она покачала головой:

— Я сяду рядом с вами, так нам удобнее будет разговаривать.

— Хорошо, — с легкостью согласился он.

Мирослава еще не составила полного представления о заказчике. Его внешний вид вполне ее удовлетворял. Хорошего роста, ухоженный, не красавец, но весьма симпатичен. Молод, не старше тридцати — тридцати двух лет, но ведет себя уверенно, хотя и не нагло.

Едва они выехали за ворота, Трофимов начал вводить ее в курс дела:

— Жертва Олег Коршунов — двадцатипятилетний сын моей крестной Елены Павловны Коршуновой. Вообще-то у нас довольно запутанные отношения с этой семьей. Мой отец и крестная знакомы еще со школьной скамьи, папа долгое время ухаживал за Еленой Павловной, но она отвергала все его чувства. Мой отец очень хотел детей и в конце концов женился на моей маме, они вместе работали. Но, увы, моя мама скончалась при родах. Елена Павловна стала моей крестной матерью и в какой-то мере заменила мне родную, так как мой отец больше так и не женился. Думаю, что папа по-прежнему хотел связать свою судьбу с Еленой Павловной, но она через пять лет родила Олега. Кто его отец, никому не известно. Маленький он был такой смешной, и я с удовольствием с ним возился. Но потом наши пути разошлись. Я, видите ли, книжный мальчик, зубрила. — Богдан иронично улыбнулся.

— Для меня главное было хорошо учиться, получить образование и… не огорчать отца. А Олег… — Трофимов замолчал, подбирая нужное слово.

— В общем, он не боялся огорчать мать, учился средне, порой доставал учителей. Елена Павловна открыла свой бизнес и пригласила на службу к себе моего отца. С тех пор они вместе работают много лет. Олега она устроила в институт, но он ушел со второго курса, долгое время нигде не работал. Потом устроился в магазин, продающий строительные материалы. — Он замялся.

Мирослава догадалась, что устроиться на работу Коршунову помог его отец или он сам.

— И, вот два месяца назад его обнаружила хозяйка съемной квартиры… Связанным, нагим на смятых грязных простынях. Причина смерти — остановка сердца. Но экспертиза установила, что Олега насиловали в течение нескольких часов. Вы можете себе такое представить?!

— Сложно ответить…

— Я даже не предполагал, что женщины способны на такое зверство! Это же уму непостижимо!

— Женщины сильно изменились, к сожалению, это по большей части своей далеко не слабые, хрупкие создания.

— Вы правы. Но почему?!

— Что почему?