– Браво! – сказал я.

– Версия первая, – продолжала Элен. – Ты решил… или Гесер решил… что я засиделась в архиве. Тебя самого когда-то вытащили из компьютерного центра и отправили патрулировать улицы. Мне не нравится эта версия, я очень люблю ваш архив!

– Элен, – я прижал руку к груди, – клянусь, что не собираюсь вытаскивать тебя из уютного архива на шумные московские улицы!

– Тогда вторая версия. Ты ждешь совета. – Элен достала из кармана джинсов потертую записную книжку и огрызок карандаша. Быстро записала что-то на чистую страницу.

Потом кивнула.

– Ага. Ты не зря назвал мне имена. Александр-Николай-Татьяна-Оксана-Нина-Геннадий-Ольга. Берем первые буквы. А-Н-Т-О-Н-Г-О… Антон Городецкий. Вампир намекал, что ему нужен ты. Вампир лишь нападал, но не убивал, потому что ему было нужно, чтобы о преступлениях узнали в Дозоре. Вампиру было плевать, кого кусать – маленькую девочку или пенсионера, лишь бы буковки совпали. Очевидно, все это понял и Гесер – потому и поручил тебе расследование. Этот вампир – это из твоего прошлого вампир… так?

– Все так, – сказал я. – Только не вампир, вампирша.

– Кто-то запомнил? – удивилась Элен.

– Последняя жертва, Оля. Вампирша на ней насосалась до безобразия, память не затерла. Но дело даже не в этом.

Несколько секунд Элен молчала. Потом вновь посмотрела в блокнот.

– Ну да, – сказала она. – Конечно. Погорельский, Ре, Ильина, Шемякина, Лисицына, Ардов, Ялова. П-Р-И-Ш-Л-А-Я. Пришлая.

– Или «Пришла я».

– Или так, – кивнула Элен, разглядывая блокнот. – Все равно – тетка… Интересно. Что ж она собиралась написать… этими укусами… А Гесер заметил?

– Кто ж его знает? Вряд ли шеф глупее меня.

– Но что тебе от меня нужно, вот загадка, – пробормотала Элен. Совершенно беззастенчиво стала грызть ноготь. – Материалы я тебе и так все найду. Совет? Ну, приятно, если так…

– Совет, – подтвердил я. – У тебя склад ума такой… своеобразный. Если ты в этом бардаке навела порядок, то и в этих данных сумеешь.

– Это какая-то вампирша из твоего прошлого, – сказала Элен. – Судя по запрошенной информации – ты ее упокоил… но предполагаешь, что она вернулась.

– Не я упокоил. Инквизиция. Но ее действительно упокоили, Гесер проверил.

– Я найду все документы, – пробормотала Элен. – Но вот чем еще помочь… ты же не дурак, ты сам все заметил.

– Подумай, Элен, – попросил я. – Я эту историю не хочу выносить на публичное обсуждение…

– Да что тут думать? – Элен закрыла блокнот. – Все, что можно, ты из этих ФИО уже получил… ведь получил? Из всего?

Мы уставились друг на друга.

Потом Элен усмехнулась.

– Ты! Русский человек! У вас, русских, есть уникальная вещь – отчество. И ты не подумал, что если имя и фамилия что-то значат, то надо проверить и…

Я уже ее не слушал. Я закрыл глаза и вспоминал. В молодости, готовясь к экзаменам, я был уверен, что у меня плохая память. Но способности Иного – они творят чудеса…

– Александр Зиновьевич. Николай Алексеевич. Татьяна Тимофеевна. Оксана Владимировна. Нина Олеговна. Геннадий Евгеньевич. Ольга Игоревна.

– З-А-Т-В-О-Е-И, – произнесла Элен то, что я понял уже и сам. И что боялся услышать.

– Пришла я… – произнес я послание, составленное из первых букв фамилий.

– За твоей… – сочувственно продолжила Элен. – Как я понимаю, в русском языке нет отчеств на «и краткое»?

– Антон Го… – закончил я. – Вот же мразь дохлая… За моей женой? За моей дочерью?

– Успокойся, – миролюбиво сказала Элен. – Как насчет «за твоей жизнью»? Или «за твоей кровью»? Или «за твоей головой»?

Зачастившее было сердце стало биться спокойнее.

– Да. Так гораздо лучше, – сказал я. – Спасибо, Элен, ты и впрямь увидела то, что я проглядел.

– Это потому, что я не русская и смотрю со стороны, – наставительно сказала ирландка. – Антон, ты же Высший Иной. И жена твоя – тоже. А дочь – Абсолютная. Что может против вас одна вампирша? Даже если она ожила? Даже если она стала Высшей?

Я не ответил. Все было так… вот только неприкрытая дерзость нападений, этот открыто брошенный вызов – он словно вопил «не все так просто».

– Не все так просто, – сказал я.

– Посиди, Антон, – вздохнула Элен. Взяла мою распечатку, из ящика стола достала огромный фонарь. – Пошла я за твоими документами.

– Почему ты ходишь по архиву с фонарем? – спросил я.

– Некоторые документы не любят света, – ответила Элен. – Они могут испугаться и исчезнуть на несколько дней… или лет.

Она сделала шаг из конуса света в темноту и пропала. Через миг ее голос донесся до меня уже издалека – она шла по залу, не зажигая фонаря.

– А еще в темноте здесь не так страшно, Антон! Многого не видно…

Рано утром, в четверть восьмого, я стоял на кухне и взбивал вилкой омлет в старой эмалированной кастрюльке. Опыт, приобретенный еще давным-давно, в маленькой однокомнатной квартире, позволял это делать практически беззвучно, я лишь один раз брякнул вилкой о дно кастрюльки.

Взбивая омлет, я пытался вспомнить, откуда у нас эта кастрюлька с облупившейся кое-где эмалью и жизнерадостными желтыми утятами на боку. Это ведь не Светланино приданое. Я в этой кастрюльке готовил еще в студенчестве. И она была не новая, мне ее мама дала, когда снимал первую квартиру…

Да ей же лет пятьдесят как минимум… А то и больше. Эта кастрюлька помнит СССР и товарища Брежнева. Я, можно сказать, не помню, а она – вполне. А может, и Хрущева? И Карибский кризис? И Великую Отечественную…

Нет, это я загибаю. Не может быть.

Однако удержаться было уже невозможно! Я посмотрел на кастрюльку сквозь Сумрак. Содержимое укоризненно отсвечивало желтоватыми отблесками, напоминая, что и яйца, и молоко – продукты животного происхождения. Ну, извините, невылупившиеся цыплята и обделенные молоком телята, мы, люди, – хищники…

Я отвлекся от ауры пищи и попытался прочесть ауру кастрюльки. Это штука сложная, пожалуй, Иному второго-третьего уровня в принципе недоступная…

У меня получилось. Недостаток опыта я скомпенсировал силой, бухнув в память металла столько энергии, сколько когда-то тратил за неделю.

Из этой кастрюльки ели. Много и вкусно, как говорится. В ней почему-то (из-за веселенького утенка на эмали?) много готовили детям. В том числе и мне.

А сделали ее не в годы войны, конечно, но в самом начале пятидесятых. И в переплавленном металле было железо разбитых танков, там до сих пор полыхало что-то черно-оранжевое, дымное, ревело и тряслось, плавилось и стонало…