Иногда мистер Сиссонс читал им во время еды. Это всегда были истории из Библии, и его тихий голос скользил по комнате, эхом отражаясь от стен, заглушая стук ложек. Джим его никогда не слушал. Ему хотелось думать только о матери, Эмили и Лиззи.

Но мистер Сиссонс то и дело переставал читать и опускал книгу. Он обводил взглядом комнату, и глаза его были похожи на круглые стеклянные шары. Он складывал пальцы, и они громко хрустели. Джим переставал есть, пугаясь, что сделал что-то не так. Он сидел с ложкой, замершей где-то на полдороге между ртом и миской, пока сидевший рядом мальчик не толкал его, заставляя вернуться к прерванному занятию. Мистер Сиссонс откладывал книгу и соскакивал со своего помоста. Он скользил между рядами длинных столов, похожий на тощую черную тень. Джим видел его только краем глаза, не осмеливаясь поднять взгляд.

Надзиратель кидался к одному из мальчиков и стаскивал его со скамьи за шиворот, переворачивая миску, содержимое которой разбрызгивалось на лица и одежду окружающих.

– Плохо ведем себя, да? – говорил он, шипя, словно гусь. – Едим, как свинья? Иди к корыту, животное! – И мальчик полз на четвереньках к свиному корыту, которое всегда стояло в зале, и был вынужден есть оттуда без столовых приборов. Иногда там оказывалось с полдюжины людей – исключительно для развлечения мистера Сиссонса.

– Пожалуйста, пусть это буду не я. Пожалуйста, пусть это буду не я, – молил Джим про себя, когда мистер Сиссонс скользил мимо него. И воздух вокруг стал в два раза холоднее.

Джим понятия не имел, сколько времени он уже провел в работном доме, когда впервые задумался о том, чтобы попытаться сбежать. Поначалу эта идея показалась ему невозможной, все равно что попытка превратить насос во дворе в дерево и заставить его зазеленеть. Он вспомнил пытавшихся убежать мальчиков, запертых в сарае во дворе – чтобы все их видели. Но все равно Джим чувствовал, что должен попытаться. «Однажды, – пообещал он себе, – я уйду. Я буду постоянно начеку, чтобы не пропустить шанса сбежать. И если я сделаю это, меня никогда не поймают».

Он был так напуган, что даже не позволял себе думать об этом, на случай, если мистер Сиссонс заглянет в его мысли и привяжет его ремнем к стулу, а потом будет бить, как бил других мальчиков, которые пренебрегали правилами.

И только ночью он позволял себе представлять, как сбегает отсюда, и это было похоже на открытый сундук с сокровищами в темноте. Старая Марион брела своей дорогой по комнате и сопела, мальчики лежали в своих ящиках, притворяясь спящими, а Джим тем временем размышлял. Он убежит. Он будет бежать и бежать по улицам Лондона, пока не окажется очень-очень далеко от работного дома. Он найдет безопасное место. И назовет его домом.

Поначалу Джим не умел отличать мальчиков друг от друга. У всех были одинаковые худые лица землистого цвета и темные ввалившиеся глаза, и все они были одеты в одинаковые серые колючие одежды и кепки. Все были пострижены и причесаны на один манер, за исключением того мальчика, который заговорил с ним во дворе. Его волосы были дикими и жили своей жизнью. Он обнаружил, что наблюдает за этим мальчиком, поскольку тот был единственным, кого Джим мог отличить, но это было задолго до того, как он заговорил с ним. Это было задолго до того, как Джим почувствовал желание поговорить с кем-нибудь. Он словно оцепенел и замкнулся в себе, но однажды утром в классной комнате Кончик заговорил с ним и стал для Джима другом, которого тот уже и не надеялся тут завести.

Классная комната, в которой мальчики проводили каждое утро, представляла собой длинное и мрачное помещение, на каждой парте стояли свечи. Маленькое окно было закрашено, чтобы мальчики не выглядывали наружу. В одном конце комнаты был очаг с висевшими вокруг простынями, от которых шел пар. Несколько старух время от времени подходили проверить их, вешали мокрые и забирали сухие. Это были прачки, которые стирали белье для богатых людей. Время от времени женщины сидели у огня, вполголоса переговариваясь, несмотря на то что шли уроки, иногда они отпускали замечания мальчикам или выкрикивали неправильные ответы на вопросы глухого школьного учителя.

Под потолком было четыре большие арки с написанными на них буквами, и мистер Бэррек начинал каждый день, указывая на арки и прося одного из мальчиков прочитать написанные на них слова.

– Бог добр, Бог свят, Бог справедлив, Бог есть любовь, – нараспев выкрикивали женщины, прежде чем мальчики успевали ответить, – иногда в неправильном порядке, просто для развлечения, толкая друг друга локтями и покатываясь со смеху.

Однажды утром настал черед Кончика отвечать на вопрос, он повернулся к женщинам и протянул руку, предлагая им ему помочь, но те лишь отрицательно покачали головами и надули губы, сотрясаясь от еле сдерживаемого смеха, и Кончик, застигнутый врасплох, громко расхохотался. Мистер Бэррек схватил его за отворот курточки, приподнимая над полом.

– Не над чем здесь смеяться, – закричал он.

– Да, сэр, не над чем, – согласился Кончик, и тут же получил новую встряску.

Женщинам понравилось.

Оставшуюся большую часть утра мистер Бэррек читал мальчикам вслух, расхаживая взад-вперед между рядами, из-за чего пламя свечей трепетало, а его черная тень плясала на стенах. В руке у него был скомканный конец узловатой веревки, которой он размахивал, прохаживаясь между рядами, и время от времени ударял ею по партам, чем заставлял мальчиков вскакивать от испуга. Иногда он останавливался и указывал на мальчика, который должен был встать и повторить только что услышанное предложение. Если он ошибался, мистер Бэррек взмахивал узловатым концом веревки и наносил удар по рукам мальчика.

Отвлекаясь от чтения вслух, мистер Бэррек кричал одному из мальчиков принести ему старый потрепанный «Учебник правописания» авторства доктора Мейвора, а затем тыкал пальцем в первого попавшегося мальчика.

– Назови по буквам слово «дымоход»! – кричал он, загодя начиная замахиваться веревкой.

Однажды утром мальчикам дали мел и грифельные дощечки. Их принес в подарок один из посетителей. Они сидели за партами и хотели побыстрее их опробовать.

– Теперь можете писать! – сказал им наконец мистер Бэррек, устраиваясь на высоком табурете за своим столом и похрюкивая от усердия.

Кончик поднял руку:

– Пожалуйста, сэр, скажите, что нам писать?

– Говори громче!

– Что нам писать? – проорал Кончик.

Мистер Бэррек заорал в ответ:

– Что вам писать? Отче наш, уж будьте так любезны!

Джим рискнул бросить взгляд на мальчиков, когда они склонились над своими заданиями, а дыхание курилось над ними из-за холодного утреннего воздуха. На душе было холодно и одиноко, он чувствовал себя смущенным и испуганным. Рядом с ним сидел Кончик и скрипел мелом, водя им по грифельной доске и растягивая неаккуратные буквы. Работая, он высунул кончик языка между зубами. Мальчик скосил взгляд на Джима.