Она проявила понимание, сочувствие. Взяла его за руку, точно он был ее сыном. Рассказала, как ее, пятнадцатилетнюю девочку, выдали замуж за старика. Поделилась с ним своими тогдашними страхами.

— Но, Генрих, я быстро поняла, что бояться нечего. Мой муж был пожилым человеком; эта юная итальянка — твоя ровесница. Тебе не стоит бояться маленькой девочки.

— Да, Диана, чего мне бояться? Просто мне не хочется жениться.

— Мой юный друг, человек столь высокого происхождения, как ты, должен жениться.

— Тогда я бы хотел сам выбрать себе супругу.

Он поднял голову и посмотрел Диане в глаза.

— Но та, которую я выбрал бы, слишком хороша для меня.

Диана изумилась. Что произошло с мальчиком?

Она непринужденно рассмеялась.

— Послушай, мой дорогой, кто может быть слишком хорош для герцога Орлеанского?

Он собрался что-то пробормотать, но она быстро сменила тему.

Хорошо, подумала Диана, что он женится. Она надеялась, что юная итальянка окажется достаточно хорошенькой и понравится ему.

Генрих обрадовался, узнав, что Диана вошла в свиту, которая будет сопровождать его до Марселя, где ему предстояло встретить юную Медичи и жениться на ней.

Лучший город Европы — Флоренция — располагался в долине. Купола и шпили соборов блестели в прозрачном воздухе, бросая вызов пологим холмам, склоны которых подходили к их воротам. Вдали искрились серебристо-серые воды реки, бежавшие на запад через долину Арно и Тоскану к Пизе и морю. Земля здесь была плодородной; повсюду виднелись виноградники и оливковые плантации. Город был богатым; банкиры и торговцы шерстью способствовали его процветанию; но он обладал еще более значительным достоянием, которое делил со всем миром. Здесь жили Леонардо да Винчи и Боттичелли, Данте и Донателло. В этот летний день Микеланджело, еще сравнительно молодой человек, работал в своем доме. Дворцы и церкви города хранили несметные сокровища. Лишь свободу ценили здесь выше искусства и знаний. Граждане следили за тем, чтобы правящая семья помнила о флорентийской гордости и флорентийской независимости.

Солнце палило нещадно на Виа Ларджа, раскаляя толстые каменные стены дворца Медичи. Лучший во всей Флоренции образец архитектуры эпохи Возрождения, казалось, был способен выдержать любой штурм, поскольку по существу являлся крепостью; спасавшие от зноя стены отбрасывали контрастную тень; сооружение притягивало к себе взгляды своим мрачным, напоминавшим тюрьму первым этажом и более изящным верхом. Это было одно из самых впечатляющих зданий города.

В одной из верхних комнат дворца юная Екатерина делала уроки. Ее голова раскалывалась, глаза болели от усталости, он она держалась стойко. Она не должна жаловаться на физическую слабость; она обязана всегда помнить о своем достоинстве, о том, что она — женщина из правящего дома. Все это внушали ей кардинал Пассерини, управлявший этим городом по приказу папы и курировавший ее обучение, и тетя Кларисса, следившая за ее манерами вместе со Святым Отцом, которого девочка видела реже. Она — важная персона, с ней связаны их надежды.

«Не забывай, Екатерина Мария Ромола де Медичи, — говорила Кларисса Строцци, всегда пользовавшаяся ее полным именем, что, по мнению тети, подчеркивало достоинство человека, — ты — дочь Медичи. Ты всегда должна держаться с достоинством и мужеством, постоянно учиться, не позволять себе глупости и безумства».

Когда она сделает эти уроки, начнутся другие — манеры, танцы, верховая езда, беседы с кардиналом, тетей Клариссой, возможно, с Филиппо Строцци — банкиром, мужем тети Клариссы. Кроме языков, она должна изучать историю собственной семьи и правящих доков других стран. Тетя Кларисса говорила, что она должна знать все значительные события в жизни ее прадеда, Лоренцо Великолепного; он был кумиром тети Клариссы, она часто сравнивала его с Джулио де Медичи, возглавлявшим сейчас в качестве папы Климента Седьмого их семью. Екатерина испытывала потрясение, когда слышала неуважительные отзывы о Святом Отце, но ее учили скрывать свои чувства. Екатерина не демонстрировала свое изумление.

Откинув назад длинные светлые волосы, закрывавшие лицо, она собралась снова уткнуться в книги, но неожиданно кто-то принялся царапать дверь. На мгновение забыв о достоинстве, она вскочила и впустила в комнату Гвидо — спаниеля с карими глазами, излучавшими любовь и преданность. У Екатерины были две собаки — Федо и Гвидо. Только эти два существа помнили ее маленькой девочкой, любившей шалить и громко смеяться, что считалось неприличным.

Гвидо был испуган. Съежившись, он лизнул ей руку. Он выглядел так, словно только что избежал несчастья и знал, что спасение было временным. Екатерина тотчас поняла, что преследователем Гвидо был Алессандро — мальчик, называвший себя ее братом. Она называла его Мавром. Больше всего на свете он любил обижать собак и молодых слуг — мальчиков и девочек. Он мог безнаказанно мучить их. Екатерина думала, что когда-нибудь он начнет забавляться подобным образом со взрослыми людьми.

Она погладила шелковистую шкуру собаки. Она охотно опустилась бы на колени и обняла Гвидо. Но Екатерине из рода Медичи не подобало обниматься с псом — ее могли увидеть. Она подавила это желание.

Она оказалась права. За собакой гнался Алессандро — распахнув дверь, он вошел в комнату. Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней и посмотрел на Екатерину. Гвидо попытался спрятаться у ног девочки Екатерина, стараясь скрыть, как отчаянно бьется ее сердце, подняла глаза.

И его называли Медичи! Почему, возмущенно спросила себя Екатерина, ее благородный отец, странствуя по свету, бросал свое семя в столь дурную почву? Как мог он любить грубую рабыню-берберку, которая, очевидно, была матерью Алессандро? Похоже, он любил ее, хоть и недолго, поскольку сводный брат девочки, Алессандро, жил здесь, в этом дворце. На этом настоял папа, хотя тетя Кларисса охотно выгнала бы его на улицу. Этот бастард мог быть законнорожденным братом Екатерины! Нет! Благородная кровь не породила бы этот узкий лоб, широкий нос, злобный рот, нахальные глаза. Екатерина боялась бы Алессандро, если бы не чувствовала себя защищенной от его опасных выходок. Он не смел обижать ее. Однако он ненавидел Екатерину. Она была законной дочерью, а он — внебрачным ребенком. Святой Отец, любивший мальчика, никогда не допустил бы, чтобы девочке, являвшейся надеждой семьи, был причинен вред.

Алессандро медленно прошел в глубь комнаты. Ему исполнилось четырнадцать — он был на восемь лет старше Екатерины. Уже чувствовалось, что за человек вырастет из него.

Собака заскулила.

— Замолчи, Гвидо, — сказала Екатерина, не отводя взгляда от лица сводного брата.

— Эта тварь убежала от меня! — заявил Алессандро.

— Я рада это слышать, — отозвалась Екатерина.

— Он не видит своей выгоды, этот пес. Я собирался покормить его.

Засмеявшись, Алессандро показал свои зубы, напоминавшие крысиные.