Миссис Кобб чуть не задохнулась:

— Идиот! Да мы никогда не избавимся от нее за те же деньги! Готова поспорить, с ним соревновался Бен Николас. Цена росла слишком быстро. Бену не нужна эта печь. Он просто забавлялся. Он всегда так! Он знал, что Си Си ее ему не отдаст!

Она обернулась и гневно направила невидящие глаза в сторону красной фланелевой рубашки и шапки Санта Клауса.

Аукционист продолжал:

— А теперь до перерыва мы выставим кое-какие канцелярские принадлежности.

Один за другим последовали справочники, картотечный шкаф, портативный магнитофон, пишущая машинка — предметы, малоинтересные охотникам за антиквариатом. Миссис Кобб нерешительно подала голос и за смешную цену приобрела магнитофон.

— А вот портативная пишущая машинка… Не хватает одной буквы. Кто даст пятьдесят? Я слышу пятьдесят? Ладно, сорок. По-моему не хватает "Z"… Жду сорока… Хорошо, тридцать… Кто скажет тридцать?

— Двадцать! — вырвалось у Квиллерена.

— Продано сообразительному господину с большими усами за двадцать баксов! А теперь сделаем перерыв на пятнадцать минут.

Квиллерен был ошеломлен неожиданно удачей. Он и не собирался участвовать в аукционе.

— Давайте разомнем кости, — сказала миссис Кобб, потянув его за рукав, как старого знакомого.

Когда они встали, им преградил дорогу мужчина в красной фланелевой рубашке.

— Зачем ты купила дурацкий магнитофон? — потребовал он ответа у жены.

— Со временем узнаешь, — сказала она, вызывающе тряхнув головой. — Это репортер из «Бега дня». Его интересует наша свободная комната.

— Она не сдается. Не люблю репортеров, — проворчал Кобб и ушел, засунув руки в карманы.

— Мой муж — самый несносный антиквар Хламтауна, — с гордостью сообщила миссис Кобб. — Вам не кажется, что он очень красив?

Квиллерен пытался найти ответ потактичнее, когда возле двери раздался грохот, а потом крики и стоны. У входа стоял фотограф «Бега».

Крошка Спунер отличался двухметровым ростом и — вместе со всем фотографическим оборудованием: двухсоткилограммовым весом. Его тучность усугублялась фотоаппаратами, коробками для линз, экспонометрами, фонариками, кассетами с пленкой и складными треножниками, которые болтались на ремнях и веревках.

Миссис Кобб воскликнула:

— Ах, как жалко! Должно быть, это была севрская ваза на подставке ампир.

— Ценная?

— Где-то восемьсот долларов.

— Придержите мое место, — попросил Квиллерен. Я мигом

вернусь.

Крошка Спунер с несчастным видом стоял у дверей.

— Честное слово, я не виноват, — сказал он Квиллерену. — Я и не приближался к этой дурацкой вазе.

Он огорченно качнул аппаратурой, которая висела у него на шее и на обоих плечах, и треножник ударил по бюсту Марии-Антуанетты. Квиллерен обхватил руками холодный мрамор.

— Ой, — сказал Крошка.

Аукционист посмотрел на остатки севрской вазы и приказал грузчикам аккуратно собрать осколки. Квиллерен решил, что пора представляться.

— Мы хотим сделать пару снимков на аукционе, — сообщил онаукционисту. — Можете спокойно работать. Не обращайте на фотографа внимания.

Воцарилось неловкое молчание. Кто-то нервно засмеялся.

— Ладно, неважно, — сказал фотограф. Вот галерея. Я буду снимать с лестницы.

— Спокойнее, — предостерег Квиллерен. — Разбил — купил.

Спунер презрительно огляделся.

— Тебе нужна форма или содержание? Не знаю, что и делать со всей этой ерундой. Слишком много динамичных линий и никакого контраста.

Он вразвалку направился к лестнице, все его снаряжение заколыхалось, а треножник чудом избежал столкновения с дверцей из кронгласа[2].

Вернувшись на свое место, Квиллерен объяснил соседке:

— Это единственный в мире газетный фотограф с докторской степенью по математике. Но иногда немного неуклюж.

— О Боже! — поразилась миссис Кобб. — если он такой умный, почему он работает в газете?

Снова раздался стук молотка, и началась вторая часть аукциона. Выставили самые желанные предметы: английский книжный шкаф, комод стиля «буль» с инкрустацией из бронзы и перламутра, греческую икону семнадцатого века и небольшую коллекцию бенинской бронзы.

Время от времени вспыхивали лампы фотографа; женщины при этом поправляли прически и делали умные лица.

— А теперь, — сказал аукционист, — прекрасная пара настоящих французских стульев…

Вдруг кто-то громко закричал:

— Берегись!!!

Грузчик бросился вперед, вытянув руки, и едва успел удержать накренившееся зеркало. Еще миг, и оно — чуть ли не до потолка — рухнуло бы на зрителей.

Все перевели дух, а у Квиллерена вырвалось: «Ух ты!» Он стал искать глазами Спунера.

Фотограф свесился с перил галереи. Он встретился взглядом с журналистом и пожал плечами.

Миссис Кобб сказала:

— Никогда еще не видела столько странных случаев на аукционе! Просто мурашки по коже! А вы верите в привидения?

Зрители нервничали и шумели. Аукционист повысил голос и еще больше увеличил темп. Он махал руками, указывал на покупателей, указывал большим пальцем через плечо, выставляя предмет — в общем, доводил публику до неистовства.

— Он вам нужен или нет?! Есть пятьсот… Я слышу шестьсот? Что с вами случилось? Ему же двести лет! Хочу семьсот… Где семьсот? Да я сам куплю за семьсот! Так, так… Забирайте!!!

Молоток стукнул о кафедру. Возбуждение зрителей дошло до предела.

Двухсотлетний письменный стол унесли. Все с нетерпением ждали следующего лота.

Но тут действо прервалось: аукционист завел разговор с адвокатом. Оба выглядели как-то нерешительно. Потом кивнули друг другу и подозвали грузчика. Секунду спустя зал притих. На подиум поставили странный предмет: квадратное основание, на нем медный шар, увенчанный полосой черного металла, заострявшейся кверху наподобие меча, и все это около метра в высоту.

— Это он! — прошептал кто-то за спиной Квиллерена. — Тот самый шпиль!

Рядом миссис Кобб качала головой, прикрывала лицо руками:

— О, не следовало им этого делать!

— Вот, — нарочито медленно произнес аукционист, — архитектурное украшение с крыши — вероятно, со старого дома. Шар из чистой меди. Нужно только чуточку отшлифовать. Сколько нам предлагают?

В публике шушукались.