В эту идеологему укладывается все, начиная с довольно успешного прекращения чеченской войны. Это именно прекращение — та война, которая шла при Ельцине, и та война, которую вел и ведет сейчас Путин, являются совершенно разными войнами, прежде всего — по масштабу угроз. В этом отношении, кстати, Норд-Ост стал последней точкой не в российско-чеченском конфликте, а в той ситуации, когда этот конфликт может стать серьезным поводом для распада страны. Как выяснилось, режим настолько прочен, что может себе позволить (подумать только!) уничтожение террористов. Кстати, добавлю, что жертвы среди заложников произвели едва ли не большее впечатление. Выяснилось, что режим готов жертвовать своими людьми и не бояться общественного мнения. Это произвело очень глубокое впечатление. Скорее всего, актов такого масштаба либо больше не будет, либо они будут совсем другими.

Здесь много говорилось о странной, двойной и даже шизофренической природе Путина. Я думаю, что никакой шизофрении у Путина нет. Человек, на самом деле, делает ровно то, на что и подписывался, делает это удивительно последовательно и даже, я бы сказал, изобретательно.

Теперь я, наконец, могу высказаться по поводу ситуации с ЮКОСом и Ходорковским. Разумеется, это никоим образом не начало процесса передела собственности. О переделе собственности вообще нельзя говорить, потому что никакой частной собственности в Российской Федерации не существует. Существуют переданные во временное управление разным людям активы. Они не обладают свойствами собственности в прямом смысле этого слова — хотя из них можно извлекать прибыль. Собственностью эта прибыль становится, только будучи вывезенной на Запад. Все ведь прекрасно знают, что священной и неприкосновенной частной собственностью в России является только то, что лежит в швейцарском банке.

Эта система была создана, как я уже говорил, сознательно. Она планировалась именно такой. Она, безусловно, не является — ни в каком смысле слова — либеральной, капиталистической или какой-либо еще. Она не описывается традиционными экономическими моделями — как, например, не описывается традиционными законами кровообращения ситуация, когда кровь из тела выкачивают, как это делали немцы в Саласпилсе.

Выше я упоминал о роли «олигархической прослойки». В настоящее время эта прослойка — точнее, прокладка — изрядно поистерлась. Так бывает с любыми прокладками.

Дело в том, что упомянутая олигархия, набранная, действительно, мягко говоря, не из лучших людей, изначально понимала, что может функционировать только здесь, и это было альтернативой варианту «сдавать все и сразу». Так вот, к сожалению, люди подросли и уже доросли до того, чтобы начать все сдавать самостоятельно.

Реальным преступлением господина Ходорковского были даже не его политические аппетиты, — с этим еще как-то смирились бы, — а тот факт, что он собрался продать 15 % российского бюджета иностранцам. Если уж на то пошло, тот факт, что за это преступление он пострадал, является чрезвычайно радостным.

Похоже, нынешний российский режим намерен продержаться еще долго — а там, глядишь, даже и осознать себя именно как режим государственный. По крайней мере, на это появляются некоторые шансы.

Сообщение в «Живом журнале» от 12 декабря 2004 года. Повод — ожидаемая «реформа ЖКХ»

Я намерен обсудить смешной вроде бы вопрос — за что людям платят?

Уточню. Будем называть «платой» всю ту сумму благ, которые человек получает от общества, причем не просто так (как воздух), а за что-то. То есть — если он этого чего-то не делает, он этих благ не получит. Опять же, не будем уточнять, кто именно ему за это платит. Потому что бонусы он получает, помимо кассы, от множества разных людей, общественных институтов, и в конечном итоге от общества в целом.

Обобщенно, «плата» — это деньги, доступ к благам, уважение, социальный и физический комфорт, особое положение (и право на нарушение некоторых табу), власть или влияние. Ну, в общем, вполне представимая корзиночка.

Так вот. «Просто за работу» платят мало где. Платят обычно за что-то такое, что ВКЛЮЧАЕТ в себя работу (за безделье, впрочем, тоже иногда платят — но об этом ниже), но является не ПРОСТО работой.

Ну например. В основе «американской мечты» лежит идея, что людям надо платить за изобретательность. Придумал новую крышечку для пивных бутылок, продал патент (или, еще лучше, организовал предприятие) — получи свой миллион и искреннее восхищение пышнотелых блондинок. «Человек Сам Себя Сделал», молодец. В низшем своем аспекте изобретательность выглядит как способность к сложному труду. Простой труд, особенно грязный, в Америке не уважается.

Традиционное немецкое представление о труде и справедливой плате за него тоже отличается от «чисто трудовой этики». В высшем своем регистре это культ совершенства, перфекционизм — «всякая идеально сделанная работа заслуживает уважения», а в низшем — это дисциплинированность (это, кстати, совсем не то же самое, что американский культ «организации»).

В Советском Союзе, где слово «труд» было идеологически окрашено в позитив, платили тоже не за «работу как таковую». То, за что платили, в высшем своем аспекте называлось служение (Отечеству), а в низшем — послушание. Труд официально именовался «долгом каждого» — то есть вопрос о его нужности, полезности или уместности не ставился. Труд имел дисциплинарную ценность, им население занимали — как в детском саду занимают детей какой-нибудь лепкой из пластилина или карандашиками. «И чтобы когда я приду, у всех был рисунок с елочкой!» [7]

Но бывают случаи, когда за труд как раз и не платят — или стараются платить поменьше. А платят как раз за «совсем другое».

Возьмем два крайних примера. За что платит общество аристократам при абсолютизме? В общем-то, за одно: за то, что они бездельничают и тихо вырождаются.

Это кажется странным. Однако аристократия, все эти «галантные кавалеры» — это ведь бывший военный класс, бывшее всадничество. Оттесненный от реальной власти и лишенный реальных прав, он остается опасен — поскольку эти люди привыкли к силе и власти, «могут и взбунтоваться». Все-таки их предки умели плавать в стальных латах и рубиться полупудовыми железяками. Общество же устраивается уже по-другому, и все эти устаревшие детали общественного механизма надо куда-то деть. Решений два: перерезать или развратить. Но первое удобнее делать, когда уже осуществлено второе: нежные рыхлые тела «шевалье» режутся лучше, чем жилистая плоть кавалеристов… Что же касается дороговизны трат на содержание всей этой оравы — так это еще как посмотреть, дорого ли они встают. Аристократия, конечно, потребляет будь здоров — но с точки зрения общества в целом бо́льшая часть богатств остается в самом же обществе. Ну да, носит кавалер золотые пуговицы. Кавалер умрет, его дети умрут, его внукам отрубит голову гильотина — а пуговички-то останутся. Ну а сожрут они немного — желудок у людей, чай, не резиновый. Зато от них спокойно.