Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подкрепление прибыло спустя сорок пять минут — в бронежилетах и со щитами, а вместе с ними эксперт-криминалисты. Собака заскулила и отказалась входить внутрь. Бойцы нахмурились и первым в квартиру пошёл, точнее въехал робот на гусеничном ходу. Пожужжал гусеницами, проехал в одну комнату, потом в другую, а потом вдруг остановился, управление потерялось, а затем исчезло изображение. Всё-таки Леруш оставил там какие-то ловушки… Хорошо, что я туда не полез…
— Давай хоть попробуем его за трос вытащить, — скомандовал один из бойцов, после чего потащил тонкий тросик.
Робот вытягивался неожиданно тяжело, как будто что-то мешало, а затем пошёл неожиданно легко, как будто потерял груз. На первый взгляд машина выглядела целой и неповреждённой… Пока не стала видна оплавленная дыра на её боку. К колёсам прилип какой-то лист, по видимому вырванный из какой-то книги. Я бросил на него взгляд и прочёл:
Если ты, мечтой томим,
Знаешь слово Элоим,
Муху странную бери,
Муху в банку посади,
С банкой по полю ходи,
За приметами следи.
Если муха чуть шумит —
Под ногою медь лежит.
Если усиком ведет —
К серебру тебя зовет.
Если хлопает крылом —
Под ногами злата ком.
Ещё один из отрывков, классики… Кажется это Заболоцкий, однако как жутко!
В квартире вдруг грохнуло так, что вылетели стёкла, и в коридор вылетел язык пламени, а затем загудел пожар. Да уж… Больше в этой квартире ничего найти…
… - Как прошёл день? — заботливо спросила меня Аня чмокнув в лоб.
— Да так, могло быть и хуже, — задумчиво ответил я.
— Ладно, потом расскажешь, — чмокнула меня в лоб Аня. — Устал?
— Есть такое, — кивнул я.
Да не то, что бы устал, но морально вымотался как…
— Кстати, мой папа приглашает нас сегодня на ужин. Твоя тётка тоже должна была написать тебе сообщение, но я сказала, что ты мог просто не заметить его на работе.
— Спасибо, — с чувством кивнул я целуя девушку.
По крайней мере за то, что позволила не отвечать на это сообщение.
— Во сколько едем?
— К шести.
В этот раз нас встречал сам Пётр Игнатьевич. Старый хрыч всё-таки переборол себя ради дочери.
— Здравствуй Костя, — поприветствовал меня он. — Аня, дочка, как ты похорошела с нашей последней встречи.
Анна смутилась на зная что ответить, после чего в качестве компромисса обняла его. Я ограничился скупым рукопожатием.
— Ну же, пойдемте к столу, давно я не видел вас обоих, — продолжил роль радушного хозяина Берг-Дичевский.
Мы двинулись за ним.
— Аня, Костя, здравствуйте, — поприветствовала нас Анастасия Павловна, моя тётка.
Я только кивнул. Не знаю как себя вести с ней. Хоть мы и родственники, но никогда не были знакомы.
За столом потекла неспешная светская беседа вокруг да около. Я почти отвлёкся от того, что видел сегодня. Что же такое сегодня творилось целый день? Что за чертовщина? Действительно, ту жуть, которая происходила сегодня другими словами назвать было нельзя. Что же такое случилось с тем роботом, и почему в квартире была такая вспышка?
— Аня, я бы хотел тебе кое-что показать, — прокашлялся Берг-Дичевский. — Пройдёшь со мною?
— С радостью папа.
— Вы ведь не станете скучать? — Пётр Игнатьевич перевёл взгляд на Анастасию Павловну.
— Ну что ты Петя, конечно нет.
Мы остались на едине и тут же замолчали. Что-то мне не верится, что нас оставили наедине совершенно случайно.
— О чём вы хотели поговорить? — спросил я напрямую.
Моя тётка вздрогнула.
— Как вы прямолинейны Константин… Однако да, я хотела поговорить о вашей матери.
Я поморщился.
— Анастасия Павловна, давайте оставим эту тему.
— Я неверно выразилась. Я бы хотела сказать только то, что всё было не так, как вы могли подумать.
Я молча поднялся.
Пётр Игнатьевич и Аня вернулись спустя пять минут. Да уж, или действительно Берг-Дичевский хотел что-то показать дочери, или не думал отвлекать её надолго.
— Пётр Игнатьевич, Анастасия Павловна, спасибо за приятный вечер, — кивнул я. — Мы были и очень рад вас видеть.
Это была абсолютная неправда, но так бессовестно врать требовали традиции и банальное воспитание. Всю дорогу домой мы молчали, а затем Аня взяла мою ладонь и осторожно спросила:
— О чём ты задумался?
Сейчас я думал о профессоре, который посетил российскую глубинку успев натворить там дел и о том, какие дела он натворил уже у нас, но просто не мог сказать этого Ане, а потому просто сказал другое:
— Думаю о том, что хотела сказать мне моя тётка. Точнее что она имела ввиду, когда сказала, что хочет поговорить насчёт моей матери, и что всё было не так, как я мог подумать.
— И что же?
— Ничего — я просто поднялся и ушёл.
Остаток дороги мы промолчали. Ночь пришла вступив в свои права В голове заворочались беспокойные мысли. Что если эти стишки, которые я нахожу это не мистификация, а какой-то ключ? Что-то подобное. Зачем этому литературоведу собирать стихи русских классиков приправленные изрядной долей мистики? Хотя кто разберёт всех этих психов? Перед глазами опять появилось лицо той бабульки. Старушка действительно боялась. Сильно боялась и верила в то, что говорила.
Утром я поцеловал провожающую меня Аню и отправился на работу. Я чувствовал себя немного разбитым. Отчёт сдал ещё вчера, поэтому надежда была на камеры и фотографии. И на новые данные — я ведь сделал множество запросов… Искомая информация пришла ко мне на элекронную почту довольно быстро — уже в десять часов. В ней были данные о всех посещениях России искомым итальянцем. По этим данным выходило, что он и раньше был в России. По крайней мере один раз. И было это больше двадцати лет назад. Что-то около двадцати девяти, или двадцати восьми лет назад… Довольно давно однако, очень давно… Я тогда ещё даже не родился… Стоп… А это что такое?
Сей господин работал у Ярыгиных. Вот, даже скан пожелтевшей фотографии приложен. На ней он гораздо моложе… А вот и остальные Ярыгины… А вот эти девочки — сёстры — Анастасия и Вероника Ярыгины… Стоп! Так что, выходит, что он был как-то связан с моими родственниками? В этом как-то замешаны Ярыгины? Твою же… Как не крути, но похоже мне придётся беседовать с собственными родственниками. Придётся опросить мать или тётку… Так… Что ещё могу сделать? А не показать ли мне фотографию Майеру? Не думаю, что это что-то даст, но что-то ко мне закралась мысль, что немец может его знать.