Она спустилась только к ужину.

Сумерки проникли в кухню, отчего та казалась еще темнее. Мама возила вилкой по тарелке еду из доставки. Кожа на ее правой руке была гладкой, а на левой от костяшек до запястья тянулись шрамы. Эти шрамы были у нее всегда, но сегодня, казалось, выступали и пульсировали, как набухшие вены. Мне вдруг показалось странным, что никто никогда не рассказывал мне, откуда они взялись.

Папа в одиночку пытался расправиться с горой клецок и сказать что-то хорошее по поводу моего нового цвета волос. Хэнк весь ужин просидел, уткнувшись в телефон. По его ухмылке я поняла, что он переписывался с парнем, причем не со своим постоянным. Зря ему достались такие огромные голубые глаза и скулы, как у Кэза Бреккера. Такая красота у такого балбеса[2] – как лазерный пистолет в руках ребенка.

Вдруг мама вскрикнула.

Мы повернулись к ней все разом, даже Хэнк. Она зажала рот рукой и сплюнула что-то на ладонь. Рассмотрела и спрятала, осторожно согнув пальцы.

– Дана?

Она медленно повернула голову. Рука лежала на колене, другой она крепко сжимала стакан с водой.

– Что?

Он опустил вилку.

– Что там? Что ты достала изо рта?

Она спокойно смотрела на него.

– Кусочек панциря от креветки.

– Уверена? Я думал, ты зуб сломала.

Ее губы растянулись в притворной улыбке. Мы с братом посмотрели друг на друга, потом уткнулись каждый в свою тарелку.

– Роб, я похожа на человека, который лишился зуба и не заметил? Это был просто кусочек панциря.

– Как скажешь, – ответил папа. Больше за весь вечер никто ничего не говорил.

Разумеется, она лгала. Я тоже все видела. Она выплюнула что-то вроде твердого желтоватого камушка. Может, зуб был и не ее, но это был зуб, точно.

Возможно, кроличий.

* * *

В восемь я поднялась к себе. Лежала в кровати, посасывала кубики льда и листала графический роман, который Ричард дал мне почитать. Но перед глазами стояло мамино лицо. То, как она смотрела на меня, пока не поняла, что это я. И этот странный жест – ладонь со скрюченными пальцами. Как нестройный аккорд, который я уже слышала. И кролик, мертвый, с глазами-стекляшками.

– Айви? – Мама постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла.

Я проглотила кубик льда и поморщилась: тот резанул меня по пищеводу, как лезвие конька.

– В чем дело?

– Зашла спросить, как ты себя чувствуешь. Фи сказала, что дала тебе бальзам.

Губа болеть перестала, и я совсем о ней забыла. А сейчас коснулась ее мизинцем и поняла, что припухлость почти прошла.

– Да. Он помог.

– Хорошо. А волосы… – Она побарабанила пальцами по дверному косяку. – Мне кажется, тебе идет. Как у актрисы из старого голливудского кино.

Я не знала, как реагировать на эту явную ложь. Она подняла с пола грязную футболку, сложила, положила на кровать. Она вела себя странно: обычно она не убирала в наших комнатах. Увидев беспорядок, не тянулась сразу наводить чистоту.

– Той ночью, – проговорила она как бы невзначай, разглаживая рубашку, – ты сказала, что Нейт резко свернул с дороги.

– Да.

Она посмотрела мне в глаза.

– А что там было, на дороге?

Я натянуто улыбнулась.

– Кролик.

Она пристально смотрела на меня и не отвечала.

Книга, которую я читала, лежала у меня на груди. Я отложила ее в сторону и потянулась к маме. Она нахмурилась, словно заподозрив подвох, но тоже потянулась ко мне.

Я схватила ее за руку. Дотронулась до выпуклого шрама и вопросительно посмотрела на нее.

Она отдернула руку.

– Прекрати.

– Мам, – тихо проговорила я.

Час назад она выплюнула зуб, невесть как оказавшийся у нее во рту. Это произошло на наших глазах, и она соврала нам в лицо; ей было все равно, поверим мы или нет. В эту игру мы играли постоянно.

Я резко вдохнула.

– За кого ты меня сегодня приняла?

Она вздрогнула. Лицо осталось бесстрастным, но плечи дернулись.

– Айви, ты покрасила волосы в белый, да еще эта губа. Естественно, я не поняла, кто передо мной.

Я внезапно осмелела и подняла руки, выставила ладони и скрючила пальцы, как она сегодня утром. И ощутила покалывание на самых кончиках.

– Что значит этот жест?

Она бросилась на меня. Встала на колени на кровати, схватила меня за руки и прижала их по бокам.

– Не делай так, – ровным голосом сказала она. – Не делай.

Ее правая рука, державшая мою левую, была гладкой, с маникюром, а левая покрыта шрамами, о которых она никогда не рассказывала. И это лишь одна из ее тайн, та, что на виду. Я вскрикнула. Горечь застряла в горле, как нерастворившаяся таблетка аспирина. Она выпустила меня и встала.

– Айви, – прошептала она. В ее глазах были слезы. Я смотрела на нее: ее губы шевелились, желая сказать все невысказанное, выражение лица менялось, как картинки на барабане игрового автомата. Потом она закрылась, ушла в себя, снова отгородилась от меня.

– Спокойной ночи, – сказала она и закрыла дверь.

Когда она ушла, я пыталась заплакать, но не смогла. Вместо этого стала смотреть в окно. Когда окно превратилось в мозаику черных квадратов, я села. В доме было тихо. Хэнк куда-то ушел, родители в соседней комнате спали или смотрели разные программы – каждый на своем айпаде. Наступила полночь, а сон не шел.

Я спустилась вниз и села у открытого холодильника, расправляясь с остатками лапши. А когда встала и закрыла дверцу, что-то в окне привлекло мое внимание.

Там кто-то был. Кто-то сидел в траве у забора. Фигура на корточках рыла землю, потом выпрямилась, и я узнала маму. Она вытерла руки о джинсы и направилась к дому.

Какой-то инстинкт погнал меня через кухню к лестнице в подвал. Через щель в двери я смотрела, как она крадется к раковине. Стоя ко мне спиной, она вымыла руки, налила себе стакан воды, выпила, налила еще один. Все еще стоя ко мне спиной, опустила голову, закрыла лицо руками и всхлипнула. Всего один раз, сдавленно, в ладони.

Я стояла на верхней ступеньке; из подвала тянуло холодом, коленки дрожали от страха. Мама выпрямилась резко, как пружина. Когда она выходила из кухни, ее лицо было полно решимости, глаза – свинцово-голубыми. Я ждала за дверью подвала, пока не убедилась, что она ушла.

Во дворе пахло подгнившей дичкой, влажным розмарином и терпкой землей – мама покупала землю мешками. Я взяла лопатку, лежавшую рядом со свернутым шлангом, и провела ею по грядке с мятой, где днем, на солнце, роились мухи величиной с фалангу большого пальца. Отыскав участок со свежевскопанной землей, я начала