Нат закатывает глаза.

– Ты удивлена? Это же типичная Джин.

Мэтт выходит через вращающуюся дверь в баскетбольных шортах и футболке. Он кратко машет нам.

– Адьос, чикас, – говорит он. – Я все.

– Тебе не странно с ним работать? – спрашивает Лис после того, как Мэтт направляется на парковку.

Я качаю головой.

– Между нами все круто.

Нат бросает взгляд через плечо в сторону «Эпплби».

– Так вот, я просто скажу. Если отмести в сторону попытку самоубийства, Гэвин Дэвис снова на рынке.

Лис улыбается мне.

– Ну так как, когда ты этим воспользуешься?

Нат ахает, а я смеюсь.

– Мило, Лис. Держишь марку.

– Подруга. Ты влюблена в него уже года три, – говорит она. – Вот твой шанс.

Нат поднимает руку.

– Можно я скажу? – Мы киваем. – Как самая ответственная из нас троих, я бы сказала: попробуй, но будь осторожна.

– Почему это ты самая ответственная? – спрашивает Лис.

Нат осматривает ее с ног до головы, включая радужные колготки, кеды на платформе и розовый бант в волосах.

– Хорошо, можешь быть самой ответственной, – говорит Лис.

Я отламываю кусочек свежеиспеченного печенья с арахисовой пастой.

– Что ты имеешь в виду под «будь осторожна»?

– Он будет подавлен, – говорит Нат. – И может быть немного… – Она изображает знак сумасшествия, крутя указательным пальцем у виска.

Лис кивает.

– Правда. Парень же пытался покончить с собой.

– Ребята, я оценила вашу веру в меня, но Гэвин никогда даже на меня не посмотрит как на девушку, так что мне не очень нужен этот совет.

Глаза Нат вспыхивают.

– Ты так думаешь только из-за той чепухи, которую говорит тебе мама.

Я скрещиваю руки на груди.

– Например?

Она отсчитывает на пальцах одной руки:

– Согласно ей, у тебя целлюлит, ты не фотогенична, не умеешь петь…

– Ладно, ладно. Поняла. – Мой взгляд возвращается к «Эпплби». Может, ты с родителями вышел через другую дверь.

– Но мы же о Гэвине Дэвисе говорим. Он получит «Грэмми» до того, как мы закончим колледж. И более того, если сравнить Саммер и меня…

Лис поднимает руку.

– Пожалуйста, позволь мне показать тебе это с точки зрения лесбиянки. Саммер милая, крутая и все такое, но вообще она не такая сексуальная, как ты думаешь. Я, например, никогда не фантазировала о ней во время мастурбации.

– О БОЖЕ МОЙ, – говорит Нат, ее глаза широко распахнуты от шока. Два розовых пятна темнеют на ее щеках.

Лис вскидывает брови.

– А разве вам можно упоминать имя Господа всуе?

Нат изящно бьет Лис по руке, та принимает позу каратиста и начинает цитировать «Принцессу-невесту»:

– Здравствуй. Меня зовут Иниго Монтойя. Вы убили моего отца. Приготовьтесь умереть.

Именно в тот момент подходит покупательница, и я пытаюсь не рассмеяться, пока укладываю дюжину печенек для нее, но продолжаю фыркать от смеха. Она хмурится на нас троих, словно мы какие-то хулиганки, и ее брови ползут на лоб, когда она видит наряд Лис. Это безумие, когда социалистка-лесбиянка и евангелистка-христианка – твои лучшие друзья, но именно так у нас и получилось. Мы подружились в девятом классе, когда нас всех вместе отправили выполнять задание по музыкальному театру в драматическом кружке. Мы решили спеть прекрасную шаловливую песенку «Две леди» из «Кабаре» (Лис играла конферансье), и мы подружились из-за любви к Алану Каммингу. Мне кажется, что наша дружба словно одежда, которую можно увидеть в Vogue, когда ничего не сочетается, но выглядит абсолютно потрясающе. Мы – клеточка, горошек и полоски.

Как только моя клиентка уходит, я смотрю на Нат и Лис.

– Я написала ему письмо, – говорю я, начиная укладывать печеньки, чтобы продать завтра как вчерашние. Торговый центр закрывается через пятнадцать минут.

– Гэвину? – спрашивает Нат.

Я киваю.

– И я… Я думаю, что он, наверное, его не прочитал. Или если читал, то думает, что я самый жалкий человек в мире. – Становится трудно дышать при одной только мысли об этом. – Я вообще сгораю от стыда. Не знаю, что на меня нашло.

Звенит телефон Нат, и она бросает на меня взгляд.

– Ну, завтра ты узнаешь. Кайл говорит, что Гэв возвращается.

– Завтра? – говорю я.

– Ага.

– О боже, – стону я. – Зачем я написала это глупое письмо?

– Потому что ты чертовски крутая и чертовски сексуальная, и он, скорее всего, знает это, черт побери, и ему просто нужна чертова причина начать встречаться с тобой, – говорит Лис.

Нат кивает.

– Согласна со всем, что она говорит, за исключением ругани.

Лис накрывает мою руку своей.

– Ты сходила с ума по нему вечность. Теперь позволь вселенной решать.

– Или богу, – говорит Нат.

– Или Будде, или Мухаммеду, или, там, Далай-ламе, все равно, – говорит Лис. – Десять баксов ставлю на то, что Гэвин влюбится в тебя до своего выпуска.

– Десять баксов на то, что этого не случится, – говорю я, протягивая руку.

Нат скатывает в шарик пакет и выбрасывает в мусорку.

– И пусть победит лучшая.

Сегодня ты вернулся в школу.

Я вижу тебя в коридорах, ты шутишь с другими парнями из театрального кружка, со своей группой. Вы словно свора хулиганистых щенков; никто из вас не может усидеть на месте. Каким-то образом у тебя получается жить в обоих мирах: музыкальной группе крутых парней и с ребятами-ботаниками из театрального кружка.

Прошло девять дней с того самого дня, и мне кажется, Гэв, что ты снова стал самим собой. Ты в футболке Nirvana, и твоя шляпа заломлена особенно лихо. Она сбивает меня с толку. Я ожидала… чего? Черную водолазку и берет вместо твоего обычного наряда? Греческий хор, следующий за тобой в класс? На тебе снова свитер-кардиган, и я думаю, не для того ли ты его надел, чтобы спрятать запястья. Знаю, не одна я гадаю, есть ли там бинты и шрамы.

Мое сердце ускоряется, и внезапно я чувствую себя глупо. Какая муха меня укусила, что я написала то письмо? Что если ты думаешь, что я перешла границы, что я ненормальная? Что если…

Ты разворачиваешься.

Между нами десятки учеников. Все бегут, потому что звонок скоро прозвенит. Ты держишь обе лямки рюкзака в руке и останавливаешься, как только замечаешь меня. Замираешь. Твои глаза становятся шире (голубые, голубые, словно тропическое море), а потом уголки твоего рта поднимаются, совсем немного.