Министр обороны Жуков оказался в числе сторонников Хрущева и очень твердо стоял на своих позициях: «Я их всех арестую!» А после добавил, что ни одна пушка не выстрелит без его команды. Голос маршала стал решающим: если бы не Жуков, то группировка Молотова, Кагановича, Маленкова и, как тогда говорили, «…примкнувшего к ним Шепилова» имели бы реальные шансы на победу. Хрущева однозначно тогда спасли Жуков и помогавшая ему Фурцева.

На пленуме Екатерина Алексеевна вела себя активно, бескомпромиссно. Клеймила противников очень страстно: «стремление взять реванш, повернуть историю», «пойманы с поличным», «это культ». Решался важнейший вопрос — возвращаться к прежним временам сталинизма или выбрать новый путь. Жуков поддерживал предложения Фурцевой «очиститься от тех, кто не в ногу»…

Историческая фраза Хрущева «Пленум постановил вывести из состава членов Президиума ЦК Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова. Я прошу этих товарищей покинуть заседание» провозгласила окончательную победу Никиты Сергеевича, который разгромил своих врагов. Вместе с ним победу праздновала и Фурцева.

С этого момента начинается ее восхождение на вершину власти. Член Президиума ЦК, секретарь ЦК, она становится влиятельнейшим человеком в стране. Повсюду появляются ее портреты.

— Нами, расскажите, пожалуйста, о своем втором муже, заместителе министра культуры СССР, ведь именно от него вы, наверное, немало узнали о Екатерине Алексеевне?

— С Василием Феодосьевичем Кухарским я познакомилась в 1957 году, когда начала работать в Комитете по Ленинским премиям референтом по музыке. Характер имел сложный, разница в возрасте у нас была значительная, и сблизились мы много позже, когда я с детьми осталась одна. Случилось это в 1969 году. Через какое-то время он переехал к нам, а поженились мы в 1977 году.

В Министерство культуры Кухарского пригласила Фурцева. Она подбирала кадры, учитывая их профессионализм и рабочие качества.

Василий Феодосьевич родился в Белой Церкви под Киевом. В юности обладал хорошим голосом, учился пению в Киеве. Перед войной поступил в Ленинградскую консерваторию. В 1941 году его, как и других студентов консерватории, взяли в ополчение, но повоевать он не успел. Немцы подходили к Ленинграду. Василий под шквальным огнем получил серьезное ранение, один из сокурсников дотащил его до санитаров. Кухарский попал в госпиталь, где ему ампутировали ногу. Всю блокаду он провел в ленинградском госпитале. Медсестры очень жалели худенького парнишку-инвалида. Как-то принесли ему жареную картошку — это был праздник, который он временами вспоминал.

В период учебы в Ленинградской консерватории Василий Кухарский часто бывал в доме известного дирижера, человека редкой образованности Ария Пазовского. С его дочерью Кухарский учился, позже она стала его женой. Эта семья вывезла его из блокадного Ленинграда в Пермь, куда эвакуировались многие музыканты, артисты, художники. Там Кухарский начал работать в Комитете по делам культуры и искусства. Общение с высоким профессионалом углубило его музыкальные знания. Народный артист СССР Пазовский, ученик композитора Лядова и скрипача Леопольда Ауэра, уже в восемнадцать лет стал дирижером, встречался с композитором Танеевым, Федором Шаляпиным.

В Перми Кухарский сблизился с эвакуированными ленинградскими деятелями культуры, в том числе с семьей художника Натана Альтмана, автора великолепного портрета Анны Ахматовой. Жена Альтмана Ирина была дочерью крупнейшего литературоведа-пушкиниста Щеголева, с ней жила и ее младшая сестра с детьми Мария Малаховская. В их доме постоянно собирались талантливые люди, привлеченные обаянием и красотой сестер, атмосферой дома, где велись интересные беседы, читали стихи, обсуждали новые постановки, музыкальные произведения. В Перми вслед за Ленинградом была исполнена Седьмая симфония Шостаковича, дирижировал Пазовский.

Кухарский переехал в Москву, куда его наставника пригласили главным дирижером Большого театра. Василий Феодосьевич стал студентом Московской консерватории и окончил ее, получив диплом музыковеда. Годы учебы, среда, в которой он жил, расширили его кругозор, дали возможность приобрести глубокие знания в музыке.

Кухарскому выпало счастье встречаться и работать со многими выдающимися музыкантами. В доме Пазовских он познакомился с дирижером Самосудом, академиком Зелинским, композитором и музыковедом Асафьевым, корифеями оперной сцены Пироговым, Рейзенем, Михайловым, Максаковой, Козловским, Лемешевым, Головановым.

Круг общения в Москве расширился, появились новые друзья. В разное время он дружил с художником Федором Константиновым, композитором Тихоном Хренниковым, украинским дирижером Тольбой, позже — при всем разном характере их творчества — с композиторами Арамом Хачатуряном, Георгием Свиридовым (переписка с которыми у меня сохранилась), Арно Бабаджаняном, Эдвардом Мирзояном, Лазарем Сарьяном, сокурсником по консерватории, фронтовиком, сыном народного художника Мартироса Сарьяна. Какие-то годы дружба связывала его с Родионом Щедриным и Майей Плисецкой, с Александрой Пахмутовой и Николаем Добронравовым. Одно время Василий Феодосьевич регулярно общался с руководителями театра «Современник» — Олегом Ефремовым, Галиной Волчек.

С восхищением Кухарский относился к Галине Улановой, считая ее непревзойденной балериной.

До прихода в министерство Василий Феодосьевич работал ответственным секретарем в журнале «Советская музыка», в аппарате Союза композиторов СССР. В 1956 году, когда Комитет по Сталинским премиям преобразовали в Комитет по Ленинским премиям в области литературы и искусства, его назначили ученым секретарем Комитета. В это же время он был музыкальным обозревателем газеты «Правда». Затем ему предложили перейти в Министерство культуры, объяснив, что это просьба Фурцевой.

Василий Феодосьевич заметно выделялся из ряда чиновников: музыка служила ему не только профессией, она стала частью его жизни.

Часто бывая в Польше, Василий Феодосьевич сблизился с композитором Пендерецким. Слушал его новую музыку, они подолгу беседовали в Кракове, где жил известный польский музыкант, и в Москве, когда тот приезжал к нам с концертами.

Описать весь круг общения невозможно, но особо хотелось бы отметить близость с Давидом Ойстрахом, Эмилем Гилельсом, Леонидом Коганом. Я помню рассказы мужа о поездках на дачу к Свиридову для знакомства с его новыми сочинениями, о том волнении, с которым он слушал произведения великого композитора, — вокальный цикл «Отчалившая Русь», романсы на стихи Аветика Исаакяна и Александра Блока.

Сблизился Кухарский и с Дмитрием Шостаковичем, когда они в одно время лечились в Кургане у доктора Илизарова, человека редкого таланта, дружба с которым продолжалась очень долго.

Кухарский был человеком образованным, мыслящим, думающим. Другое дело, что в нем «сидел», конечно, советский менталитет и его мысли искренне совпадали с решениями партии. Он был за Сталина, да, это так.

Екатерина Алексеевна Фурцева ценила Василия Феодосьевича, доверяла ему, поручала проведение ответственных мероприятий, например, фестиваля во Франции, зная его высокую порядочность и тактичность в общении с людьми. Они часто беседовали о делах, о жизни. Хочу отметить, что Кухарский был человеком вспыльчивым и достаточно часто не соглашался с министром. Обычно после такого разговора Фурцева утром сама приходила к нему в кабинет, и они «мирились», долго и мирно разговаривали. Фурцева беспокоилась о его здоровье: предлагала поехать в Англию или в Германию, заказать там протез. В Советском Союзе их делали не очень хорошо, он жаловался на постоянную боль, но от заграничных поездок по этому поводу отказывался: это стоило довольно дорого, а делать протез за счет министерства Василий Феодосьевич не хотел. Так и мучился до конца.