цветы. – Я даже прилично оделся, и, если хочешь, можешь сама завязать эту удавку на моей шее, потому что я не умею.

– Класс, спасибо, – я выдернула из его рта самокрутку и выбросила за перила, а потом, схватив цветы, радостно повисла на шее. Ян всегда очень крепко меня обнимал, и от него сладко пахло медом и табаком. Сейчас он так приподнял меня, что даже носки туфель не касались асфальта.

До чего же я была счастлива в этот миг, полная сомнений в себе и страхов перед огромной жизнью, я верила, что все проблемы решаемы. Из жизни уходила целая эпоха, это казалось мне безумно страшным и радостным, ведь я не видела ничего, кроме этих стен. И, главное, я очень боялась, что мир не оправдает мои надежды, что он так и не сможет заставить меня захотеть жить. Все казалось прелюдией к чему-то грядущему и настоящему. К чему-то, что вот-вот должно было случиться и изменить не только мою жизнь, но и меня саму.

____________________________

Время подбиралось к семи утра, солнце уже встало, и утренняя свежесть возвещала о начале, как все твердили, «взрослой» жизни. Я сидела на лавочке перед самым приличным рестораном города и созерцала пустую дорогу перед собой. Небольшой грузовичок Яна медленно вырулил из-за поворота и остановился напротив. Я нетвердо подошла к нему, забралась в кабину и тут же громко икнула.

– О-о-о, – протянул Ян, бросив на меня быстрый взгляд, – кто-то хорошо погулял?

– Я уже почти протрезвела. У тебя есть водичка?

– На, – Ян достал из-под сиденья бутылку и протянул мне. Я сделала пару больших глотков и снова икнула. Мне хотелось о чем-то его спросить, но мысли ворочались медленно и лениво, мы проехали молча больше половины дороги, прежде чем я вспомнила.

– Ты поговорил с моими родителями?

– Поговорил.

– Ну? И как? Ты поможешь им?

Ян на ходу открыл портсигар с последней самокруткой и закурил, а потом неожиданно свернул в сторону от моей улицы.

– Сделаем кружок, хорошее утро.

– Ян!

Он вздохнул, быстро посмотрел на меня, потом снова уставился на дорогу.

– Я думаю, что не могу им помочь, Лося. Мне очень жаль, но твои родители ведут себя так не потому, что находятся под влиянием какой-то определенной сильной эмоции. Они просто давно друг друга не любят, вот и все.

– Но… если дать им какое-нибудь чувство, симпатию друг к другу, может быть, они полюбят снова? – я внимательно следила за его лицом, наматывая длинную прядь каштановых волос себе на узкий точеный нос.

– Может быть, но они не хотят этого.

– Не хотят?

– Нет. Они устали друг от друга и хотят другой жизни, других чувств. Так бывает, я не могу навязать им чувство, в котором они не нуждаются. Прости.

Я не вполне понимала, как работает его способность. Никто, кроме меня, не знал о ней, но каждого человека, на чувства которого Ян собирался воздействовать, он незаметно и осторожно спрашивал о согласии. Все происходило медленно и мягко, люди получали в подарок или за символическую цену стеклянную игрушку, а за несколько часов или дней после этого их чувства менялись. Некоторые устанавливали связь между этими событиями, но всё списывали на «прирожденный психотерапевтический дар того парня». Да и когда душа приходит в состояние покоя, мало кто задумывается, почему это произошло.

Мы затормозили около моего дома, я представляла эту тишину и редкие фразы родителей, и к горлу подступали слезы.

– Ян, пожалуйста, ты можешь хотя бы попробовать? Это же не кто-нибудь, а я моя семья, они и тебя тоже любят. Я не могу так больше жить, это невыносимо. Пожалуйста!

– Ты уже взрослая, может быть, скоро у тебя появится и своя семья. Ты должна позволить им сделать такой выбор, какой им нужен.

– Но они не понимают, нас это тоже касается! Мы с Филей живем в этом доме как в царстве нелюбви, и она там везде, понимаешь, везде! Даже когда они целыми днями орали это было лучше! – По моим щекам уже во всю ползли слезы. – Филипп все время только и говорит о том, что хочет сбежать. Мать по ночам тайком пьет и с головой ушла в работу, она и так никогда не была с нами особенно ласковой, а теперь ей окончательно плевать! А отец просто приходит домой как можно позже, а уходит как можно раньше, потому что ему не хочется здесь быть! Как я смогу оставить Филю с ними, он и так растет как сорняк в поле, когда я была в его возрасте, между родителями еще оставалась хоть маленькая капля любви!

– Лося… – Ян протянул руку, чтобы обнять меня, но я её оттолкнула.

– А ты! Ты можешь что-то исправить, повлиять на них, но тебе проще ничего не делать! Ты не понимаешь, ты никогда не жил так, твои родители умерли, но они оба любили тебя! Когда я выхожу из дома, то ощущаю себя ошибкой природы, которая должна умереть – потому что слышу, как люди думают о смерти и ничего не могу поделать с этим, а когда возвращаюсь домой, всё ещё хуже, потому что мои родители умудрились вырастить двух детей, не научившись любить ни их, ни друг друга. А тебе все равно на это, ты не хочешь пытаться сделать что-то слишком сложное!

Я выскочила из машины, громко хлопнув дверцей, и побежала к крыльцу. Ян что-то крикнул мне вслед, но я быстро отперла дверь и заскочила в дом, размазывая по щекам слезы. Сидя на полу в прихожей, я слышала, как на дороге ещё несколько минут тарахтел грузовик, и только потом уехал. Дом спал, но вдруг из комнаты Фили высунулась его голова со всклоченными темно-каштановыми волосами, осмотрела зареванную меня и снова исчезла. Я всхлипнула и тихо побрела к себе в спальню.

4

Они сказали нам спустя почти две недели, в пятницу. Папа появился утром, последние два дня он не ночевал дома. Филя видел, как он уехал, но мы не знали куда. Когда я спустилась завтракать, они с Толстым Бычком сидели на диване у нас в гостиной, эти двое были давними приятелями, хотя их разница в возрасте составляла лет десять.

– Лесечка! Доброе утро, – сказал папа.

– Доброе утро, – ответила я и покосилась на уставившегося на меня Толстого Бычка. – Здрасьте.

– Леся, слушай, Аркадий Аркадьевич собирается расширять свою мясную лавку в городе и приглашает тебя поработать у него продавцом. Я знаю, ты уже устроилась на овощную ферму, но лавка