а они все равно находят в своем сердце место для тебя. Понимаешь? Ты должна замечать это и уметь чувствовать благодарность.

Я громко шмыгнула. Когда он говорил, все выглядело простым и понятным, но стоило мне остаться одной, как это понимание развеивалось быстрее, чем сигаретный дым.

– Хочешь, облегчим твои страдания? – ласково спросил Ян.

– Не уверена, что у меня есть конкретная эмоция, с которой я хочу расстаться. Мне просто больно.

– Тогда, – сказал он, вставая и удаляясь в мастерскую, – дадим тебе то, чего нет. Одна моя кобыла на неделе родила, так что я смог припрятать для тебя немого радости. – Он вернулся, держа в руках длинную и плоскую деревянную подставку со стеклянными игрушками. Некоторые из них слабо, едва уловимо светились. Я осмотрела фигурки, многие из них были мне незнакомы.

Мне показалось, что его собственными чувствами заполнено больше стекляшек, чем обычно. Ян никогда не вытягивал из себя отрицательные эмоции, предпочитая их переживать. Говорил, чтобы понимать боль других людей, он должен уметь обращаться с собственной. А чтобы заполнить игрушку, например, радостью, ему было необходимо сначала почувствовать её. Красота его способности заключалась в том, что от сохранения части положительной эмоции в игрушке, она не убывала в нем самом, а отрицательную он мог вытянуть из человека без остатка. По крайней мере, так он говорил. Правда, по натуре Ян был очень спокойным человеком, и все эмоции переживал сдержанно, так что достаточно сильные чувства, которые стоило бы сохранить, случались редко. Но когда мне такие перепадали, это было похоже на совершенное волшебство.

– А это что? – я указала пальцем на ярко-красную розу, которая пока что была пустой. Среди существующих и мифических зверей, домиков, разноцветных сфер и миниатюрных фруктов, она выглядела почти вызывающе. Точеные, аккуратные полураскрытые лепесточки выдавали многочасовую кропотливую работу.

– Да так, это я… экспериментирую. Твоя вот эта, – Ян указал пальцем на маленький светло-зеленый домик в голубую крапинку.

Я вытащила его двумя пальцами и зажала в ладони. Ян положил руку сверху на мою.

– Готова?

Я кивнула, и в этот же миг по моему телу начало разливаться сильное и теплое чувство. Оно неслось как ураган, принося с собой далекие, словно обрывки сна, воспоминания о запахе конюшен, громком ржании кобылы, и длинноногом золотисто-коричневом чуде со смешными ушами, которому оказалось очень непросто появиться на свет. Эта была такая сильная и искренняя радость – радость от пришествия на землю новой, пусть и очень маленькой, жизни. Я даже не была уверена, что сама умею такое испытывать.

– Спасибо, – тихо сказала я, прислоняясь к его плечу.

– На здоровье, – ответил Ян, приобняв меня и с любопытством наблюдая за моей реакцией на его подарок, и продолжая пить свой приторный чай.

Он снова закурил, и ярко тлеющий пепел на конце его сигареты напоминал мне волшебную палочку, которая разгоняла тьму, скопившуюся в моем сердце, и в унисон со звучащей внутри подаренной радостью создавала царство уюта и покоя.

Прямо перед нами медленно карабкалась по небосводу луна. Ночь бережно укрыла фермы, наполняя мир силой для завтрашнего продолжения жизни. Я слушала, как шумно вдыхал воздух развалившийся кверху пузом Грот, как вокруг нас поскрипывал забор, как тихо и сонно ржали лошади и как где-то очень далеко, кажется, тарахтел грузовик. Это была не могильная тишина дома, покинутого любовью, это была зовущая и чарующая музыка. И в эту самую минуту жизнь не казалась мне безупречной, но достаточно стоящей, чтобы её жить. Мне хотелось стать частью этого мира – живого, звучащего, и пахнущего свежими летними ночами. Хотелось дать ему нечто такое, что станет ценно и важно, что отзовется в моем сердце ощущением подлинной радости и гордости – не чужими, полученными в подарок, а моими собственными.

5

Я лежала на траве, задумчиво накручивая на кончик носа тонкую прядь волос и уставившись своими прозрачно-зелеными глазами в ясное небо. Солнце клонилось к горизонту, милосердно ослабляя июльский зной. Рабочий день кончился, первые собранные мной помидоры этого сезона покоились в ящиках и тряслись по ухабам на пути к складу. Прошел почти месяц с отъезда папы, иногда он звонил и рассказывал что-то туманное о своих планах на будущее, обещая приехать на следующей неделе. Мама впервые за последние шесть лет ушла в отпуск, а потом понемногу и в запой, но обещала вернуться. У одной из работающих со мной девушек не так давно умер дядя, а у другой – любимая кошка, поэтому почти все свои смены мне приходилось слушать мысли о смерти, заполняющие их мозг. Заполняющие – это очень правильное слово, потому что обычно мы думаем о многих вещах, они цепляются друг за друга, существуя то одновременно, то последовательно, сливаясь в длинную-длинную цепь. Подлинная же мысль о смерти настолько огромна, что занимает всю нашу голову, и, кажется, ещё чуть-чуть пространства вокруг неё. Она просыпается раньше, чем мы, засыпает позже и ни на одну минуту не сдает своих позиций. Она пухнет внутри головы, вытесняя все размышления, кроме самых необходимых. А мне приходится все это слушать и ощущать, несмотря на то, что в моей жизни все, слава богу, живы, хоть и не очень счастливы.

– Hello! Ты что тут развалилась как мешок картошки?

Я поднялась на локте и прищурилась. Худощавая высокая фигура говорящего стояла прямо напротив заходящего солнца, но мне не нужно было его разглядывать, чтобы узнать. Это был Кук, в конце каждой смены он приходил принять работу, дать последние указания и отпустить всех по домам. Только домой мне не хотелось.

– Я прячусь.

– От кого?

– Ну, может, от тебя.

Кук сел рядом со мной и, сорвав длинную травинку, сунул её себе в рот.

– Я пришел передать, что отец просил тебя завтра зайти за зарплатой. А потом можешь прятаться дальше.

– Ура-а-а, – протянула я, – спасибо.

– Слушай, к отцу на выходные приедут гости, и нам понадобится баня, – сказал Кук после некоторого молчания и посмотрел на меня.

С моего носа сорвалась туго накрученная прядь и упала на лицо. Я вздохнула, расстегнула молнию на кармане куртки и, выудив оттуда два золотистых ключа на маленьком колечке, молча протянула их Куку.

– Пойдешь домой?

– Не знаю. Я вчера заходила переодеться, там дикий бардак, вонь, а в гостиной непонятные спящие тела. Наш дом никогда не отличался порядком, но это уже больше смахивает на притон. Филя сказал, она выходит только в магазин и иногда в какой-нибудь бар с дружками.

Именно по этим причинам я старалась как можно реже ночевать и