Она не договорила: появился Чарли Стэнхоуп. Он обнял Эллу за талию и извинился передо мной за свое намерение похитить ее.

— Давай потанцуем, — сказал он.

К моему удивлению, Элла безропотно позволила себя увести.

Я остался на прежнем месте, довольствуясь воспоминанием о ее зеленых глазах. Прислонившись спиной к книжным полкам, я апатично наблюдал за ее удаляющимся силуэтом. Стэнхоуп неловко обнимал ее за плечи. Она уплывала все дальше от меня, но я по-прежнему не упускал из виду ее маленький светлый затылок, пристально смотрел на него, чувствуя, что момент настал — она должна подать мне знак.

И разумеется, когда Элла дошла до дальнего конца комнаты, я был вознагражден за свои страдания: она на мгновение оглянулась. Но на лице ее не оказалось улыбки, которую я ожидал там увидеть, она была бледна и напряжена, и я сразу пробудился от своей задумчивости и вспомнил ее застывшие, бессонные глаза в парке.

Прежде чем я успел сдвинуться с места, Чарли увел ее прочь из комнаты, и она затерялась в толпе людей, стоявших по ту сторону дверного проема. Я снова услышал музыку и представил себе, как грациозно движется ей в такт тело Эллы, а представив, ощутил слабый и сладковатый запах лимонного мыла, сигаретного дыма и дорогих духов.

Я помню, что чувствовал тогда. Даже сейчас, когда я спокойно сижу в кресле у окна, одного лишь мысленного отпечатка того эпизода с его стремительностью, очарованием, с его безграничными возможностями достаточно, чтобы дыхание мое участилось. Встреча с Эллой произвела эффект, какой производит мощный наркотик, выписанный некомпетентным и неопытным врачом: она разрушила границы прежнего восприятия и заставила меня желать большего.

Разумеется, первым побуждением было последовать за нею, но я решил подождать, пытаясь придумать какой-нибудь хитроумный и менее явный способ отвоевать ее: боялся ее разозлить. Откуда мне было знать, что она была бы рада моим посягательствам? Я спрашивал себя, почувствовала ли она тогда, что переступила некую отметку, а еще я с восторгом думал о том, что наш разговор отнюдь не смахивал на беседу между чужими людьми, хотя мы были едва знакомы. Я хотел сказать ей все это, поделиться с ней своей радостью, но мне не хватало предлога, чтобы пуститься разыскивать ее, и я знал, что должен дождаться, пока она сама меня не найдет.

И тут я увидел на полу, у себя под ногами, ее сумку. Наклонился и поднял ее, отчаянно надеясь, что Элла оставила ее тут нарочно, мысленно отыскивая в этом поступке множество самых диких подтекстов. Я выпрямился, сжимая сумочку в руке, и быстро, почти воровски, положил ее на полку рядом, на случай если вдруг кто-нибудь еще ее заметил и вознамерился забрать. Я специально выжидал: пять минут, десять, пятнадцать, смакуя интригу. А потом достал свою награду и, прокладывая себе путь сквозь постепенно редеющую толпу, отправился искать Эллу.

Быстро оглядев гостиную, я понял, что ее там нет. В коридоре — тоже. Как и в зале для танцев.

Я услышал смех Камиллы, мне вдруг пришло в голову, что Элла могла уехать не попрощавшись, и комок подступил к горлу. Взяв себя в руки, я снова пошел в коридор, уже пустеющий, и еще раз везде поглядел, протискиваясь сквозь суету первых «до свидания» и «спасибо». Ее нигде не было.

На глаза, как ни абсурдно, навернулись слезы. Я взглянул на лестницу и начал по ней подниматься. Если Элла ушла не попрощавшись, если все мое воодушевление было безосновательным, если наш разговор для нее ничто — она разговаривает так со всеми знакомыми мужчинами, — в таком случае я хотел спрятаться где-нибудь в темном уголке и побыть в одиночестве. Настроение у меня было не самое радужное и совсем не подходящее для того, чтобы встречаться с Камиллой Бодмен.

Так что я взобрался по широким ступеням на темную площадку, потом преодолел еще один пролет, миновал еще одну площадку и еще одну — широкая лестница с каждым витком становилась все уже.

Я теперь поднимался медленнее и осторожнее, и темнота вокруг была столь непроглядной, что я наступил Элле на руку прежде, чем заметил ее. Она сидела на ступеньке, прислонившись спиной к перилам. Вскрикнула она пронзительно, испуг ее был неподдельным.

— Кто здесь?

Голос ее звучал резко: вероятно, она только что осознала, что может подумать о ней один из гостей Камиллы Бодмен, если обнаружит ее тут, наверху, в то время как внизу продолжается вечеринка.

— Это всего лишь я, — прошептал я.

— Вы, мистер Фаррел? Что, черт возьми, вы тут делаете?

— Пожалуйста, называйте меня Джеймс. Я мог бы задать вам тот же вопрос.

— Джеймс. Могли бы, но не зададите. Вы, со свойственной вам английской сдержанностью, будете ждать, пока я сама вам все не расскажу. А я не стану. — Последнюю фразу она проговорила почти с вызовом. — Не знаю, какое вам до меня дело и почему вы преследуете меня на этой чертовой вечеринке. Достаточно уже того, что мне приходится терпеть Чарли…

Я оборвал ее речь, сунув ей в руку сумку:

— Я искал вас, чтобы отдать вам это. Вы оставили ее возле книжного шкафа.

Возникла пауза. Я услышал щелчок и шорох пальцев, потом вспыхнул огонек, освещая нас оранжевым сиянием: она прикуривала сигарету. Пока он горел, я успел заметить, что Элла плакала.

А она увидела, что я это видел.

— Женщины, — пояснила она, когда огонек погас. — Не обращайте внимания. Мы все так любим слезы. А я больше других.

Снова пауза, а я тем временем примостился двумя ступеньками ниже, прислонившись спиной к стене. Когда наши глаза привыкли к темноте, мне захотелось сидеть с ней лицом к лицу.

— Простите за то, что фыркнула на вас, — вымолвила она, помолчав. — Такой уж сегодня вечер. Спасибо, что принесли мне ее. — Она принялась копаться в сумке. — Не обращайте на меня внимания.

— Вы уже во второй раз это говорите.

— Значит, вам следует прислушаться. — Она глубоко затянулась и старательно выдохнула дым в сторону от меня. — Я обычно не бросаю слов на ветер.

— Я так и понял.

— Почему вы так поступаете?

— Как?

— Почему вы все еще здесь? Почему не спустились вниз? Разве не очевидно, что я хочу побыть одна? Еще раз спасибо, что принесли сумку. Я сейчас немного не в себе, сигареты мне нужны больше, чем разговор.

— В общем, вы хотите, чтобы я отправлялся обратно к рыбам?

Она наклонилась ко мне. В темноте смутно обозначился ее профиль.

— Нет, — сказала она с иным выражением. — Я не хочу, что вы возвращались к рыбам. Не уверена, что плыть по течению — ваш удел.

Гордость переполнила меня. Опять повисла тишина, но вскоре я прервал молчание:

— Я согласен с тем, что вы говорили.

— С чем именно? Вы про мой небольшой монолог насчет океана и течений?

— Да.

— Я склонна несколько чересчур увлекаться метафорами. Особенно когда пытаюсь объяснить свои поступки самой себе. Было очень мило с вашей стороны выслушать меня.