— Что же! Ты, кажется, желаешь, чтобы весь воздушный флот Республики прекратил свою деятельность, потому что один человек свалился из окна и сломал себе шею?

— Я не это хотел сказать, — истерично крикнул Николай Иванович. — Всякий опытный человек подтвердит, что на сегодня нужно ждать дурной погоды… Вид сегодняшнего неба…

— А что же ты находишь в нем дурного? Может быть оно чересчур сине? Или чересчур высоко? Или земля недостаточно мягка?

— Метеорологическая станция…

— К черту! Когда гроза действительно будет на носу — тогда могут прекратиться занятия, а теперь…

Подошел начальник аэродрома.

— Распорядитесь спустить красный флаг, — обратился к нему комиссар, — полеты сегодня состоятся.

— Ты думал, вероятно, — обернулся он к племяннику, что тебя сегодня заставят участвовать в пробном полете. Вот, трус!

* * *

Тришатный подошел к самолетам. Он небрежно осматривал корпуса и несущие поверхности. У «Афанасьева Н-I» он на минуту задержался, потрогал троссы, скрепы и заглянул в кабину. После осмотра он, понурившись, подошел к жене.

— Конструкция нового самолета, по–моему, неудачна. Я не хотел бы на нем лететь, — кисло сказал он.

Все это утро он суетился, помогая выводить «Афанасьева Н-I» из ангара.

Ему доставляло болезненное удовольствие купаться в лучах дядиной славы, но завистливая тоска грызла его малокровную душонку.

РОЖДЕННЫЙ ПОЛЗАТЬ.

Курсанты обменивались впечатлениями.

— Хороша птичка, товарищи!

— Гордая.

— Наш комиссар всем иностранцам нос утрет. Орел, а не комиссар!

— Воздух–то, ребята! Огурчик с медом.

— А вот и журналисты появились… Видишь, вон там шагают трое.

— Гляди–ка, Петров, малыш в дождевике разыгрывает из себя знатока. Всюду свой нос сует.

К новому самолету подошел моторист. Через несколько минут мощно заревел мотор. Винт отбросил назад струю ветра, срывавшую шапки с курсантов, стоявших вблизи.

Это была проба мотора.

— Этого крошку унесет ветром, как моль. Он еле держится на ногах, — сказал, смеясь, один из курсантов.

Пайонк, попав в струю вихря, уцепился за стабилизатор и судорожно держался за него. Его потрепанный дождевичок поднялся над его головой, как крылья бабочки.

Вид у него в эту минуту был очень несчастный. Сделав невероятное усилие, он как–то приподнялся на руках, а ноги заболтались в воздухе. Он раскачался, как маятник, и легко прыгнул в сторону.

— Сильные руки у этого малого, — заметил курсант.

— Ну, такое тощее тело поднять не трудно, — сказал второй, — а вот ноги у него быстрые, прибавил он. — Смотри, как улепетывает! Чуть очки не потерял…

Пайонк, действительно, был очень напуган. Он тяжело дышал и держался за сердце. Чего только не требует от репортера газета!..

* * *

Козлов возбужденно и радостно благодарил Афанасьева. Ему было разрешено участвовать в фигурных полетах нового самолета, да еще вместе с самим комиссаром. Вот это счастье, так счастье!

Он бросился за своим шлемом и чуть не сбил с ног какого–то человека. На него в упор поглядели грустные, робкие глаза под круглыми очками.

—А вы опять тут как тут! — воскликнул Козлов. — Что за неугомонное существо!

— Вы… вы тоже летите? — заикаясь, спросило неугомонное существо. — И вы не боитесь? Может быть, маленькая неисправность… и тогда…

Козлов только усмехнулся в ответ…

* * *

В стороне стояли Наташа Тришатная, Федька и Шварц. Федька так и не мог закрыть рта, открывшегося при виде диковинной птицы. Покровительство комиссара помогло ему пройти на аэродром и даже осмотреть вблизи новый самолет. Он с тайным восторгом похлопал по его серым глянцевитым бокам, долго в упоении рассматривал машину, и с лица его не сходило выражение восхищения, смешанного с испугом.

ОРЛЫ.

Через полчаса все было готово к старту.

— Может быть, все–таки вам дать летчика, — спросил Афанасьева заведующий аэродромом. — Вы так много работаете и должны сильно уставать.

— Не надо мне никого. Со мной летит Козлов, управлять буду я сам. Я чувствую себя совершенно бодрым. Разве у меня больной вид?

Он напряг свои железные руки, не знавшие усталости. Чувство страха было ему незнакомо. Опасностей для него не существовало.

Курсанты с восхищением глядели на его высокую, сильную фигуру. Такого комиссара поискать… Комиссар, который не бросает летной практики и конструирует, как первоклассный инженер. Гордость не только ВВА, но и всей Республики.

Афанасьев и Козлов уселись на свои места.

— Управление проверено? — спросил Афанасьев.

— Все в порядке, товарищ комиссар… Но, если вы хотите…

— О, нет, я вполне полагаюсь на ваши глаза, — небрежным тоном ответил комиссар.

Он никогда, если это было не нужно, не терял времени на подобного рода осмотры, предоставляя делать их механикам. Так было и на этот раз.

— Контакт?

— Есть контакт.

Пропеллер рванул и бешено закрутился.

Упоительный запах горелой касторки и бензина дохнул в лицо Афанасьеву.

Подняв хвост, самолет скользнул по земле, подставляя грудь студеному, крепкому воздуху. Мотор его торжествующе запел, приветствуя распахнувшийся навстречу небесный простор.

Минута, и он взмыл над аэродромом.

Задрав головы, все следили его ровный и чистый полет.

Как короткие молнии, поблескивали его троссы. Косой, желтый луч ползал по стальному брюху. Самолет петлил, штопорил, виражил, со страстью отдаваясь весеннему утру. Он ложился на бок, и крылья его вспыхивали серебром, сверлил воздух, как игла, переходя в пике.

Во время одной из фигур, когда он пропланировал метров пятьсот, развалившись на спине, как ленивая кошка, Тришатный, закрыв лицо руками и втянув голову в плечи, быстро пошел к ангарам. Его спина согнулась, как будто в ожидании удара.

Федька зажмурился. Даже опытные инструкторы тревожно переглянулись.

Самолет нырнул, выпрямился и отскочил метров на триста вверх.

Он летел в небо горками, скача как упрямый кенгуру.

— Э-эх, не подведи!

Уверенный полет успокоил всех. Вот, с грациозной и гордой стремительностью «Афанасьев Н-I» пошел на снижение. 3.000. 2500. 2200.

РАНЕНАЯ ПТИЦА.

— О…о…о…о!

Все замерли. Там, наверху, в приветливой весенней синеве, дергалась в агонии серебряная птица. Она то отражала солнце, как зеркало, то потухала. Предсмертная лихорадка трепала ее крепкое тело.

Вот аппарат качнулся, клюнул носом и больше уже не смог выправиться. Затем он лег на одно крыло, затем на другое, и опять начал круто идти вниз.

Самолет потерял управление.

Раздался зловещий крик с наблюдательного пункта.

Авария была так очевидна, что самые хладнокровные растерялись.

— Руль глубины не действует, — раздался крик из толпы взволнованных курсантов. — Милый, бодрись!

— Еще