Чтобы получить прощение за некоторые из своих выходок и, вероятно, особенно утолить жажду приключений, стяжав рыцарскую славу, Гильом IX, в свою очередь, решил отправиться в Иерусалим, завоеванный крестоносцами в июле 1099 г. Чтобы добыть деньги на этот поход, он продал Тулузу Бертрану Сен-Жильскому. Однако крестовый поход 1101 г. потерпел полный крах: угодив в горах Анатолии в засаду, войско крестоносцев было разбито наголову. Гильом бесславно бежал и после множества приключений вернулся в родной край, так и не совершив подвигов, о которых мечтал.

В его отсутствие Филиппа умело управляла владениями мужа, поддерживая в них мир, вопреки непокорному нраву, которым славились аквитанские бароны. Но ее старания не были вознаграждены: вернувшись из похода, Гильом стал предаваться разного рода сумасбродствам и без зазрения совести обманывал с многочисленными сожительницами свою супругу, как было принято в мужском кругу среди аристократов того времени. Он даже описывал свои веселые похождения в песнях — поначалу эротических и порой непристойных, — но вскоре стал прославлять в них любовь и женщину. В этих песнях женщина больше не рассматривалась как вещь, которой обладают: теперь это партнер, способный проявить инициативу, это почитаемая личность, и истинный возлюбленный должен терпеливо «ухаживать» (courtiser) за ней, прежде чем заслужить ее милость; отныне это Прекрасная Дама, и только ее любовь поможет обрести счастье и спасение. Все эти темы будут неоднократно повторяться и развиваться в поэзии трубадуров, последовавших по стопам Гильома. Тем не менее, его заслуга в том, что он был первым, кто использовал эти темы в стихах.

Но Гильом по-прежнему любил провокации. Он составил потешный устав — по слухам, поскольку текст устава до наших дней не сохранился — аббатства «лживых монахинь-блудниц», который якобы был основан им в Ньоре. Вот что сообщает в 1140 г. Вильгельм Мальмсберийский, до глубины души возмущенный многочисленными посягательствами герцога на общественную мораль:

Нужно ли верить в то, что подобная «обитель» — эта пародия на монастырские порядки, эта «контрафакция», кощунственная в глазах библиотекаря Мальмсбери, — действительно существовала? Или это всего лишь провокационный розыгрыш? Мнения историков на этот счет расходятся. Однако, даже если речь идет о грубой шутке, она, тем не менее, выражает на пародийный лад неприятие монастырской доктрины «презрения к миру», превозносившей целомудрие и воздержание. Гильом воспевал любовь и любовные утехи, возможно, из чистого вызова, но также, бесспорно, для того чтобы выразить чувство социального недовольства. Позднее все тем же чувством — «недовольством свадьбами, не оправдавшими надежд, и неудавшимися браками, ощущением эмоциональной и телесной фрустрации, заставляющей поэтов и их слушателей мечтать о свободных трепетных чувствах к совершенной женщине», как верно подметил Жан-Шарль Пайен[37], — будут пропитаны лэ и романы эпохи Алиеноры. Мы вернемся к этому вопросу, когда будем говорить об отношении Алиеноры к так называемой куртуазной любви.

Хоть Гильом и обожал провоцировать, но порой его поступки были противоречивы: так, несмотря на то, что он мечтал основать монастырь «монашек-блудниц», он все равно передал в дар Роберу Арбриселю, ставшему его доверенным лицом, землю, на которой этот божий человек основал монастырь Фонтевро, снабдив его воистину революционным уставом, утвержденным папой в 1104 г. Монахи и монахини Фонтевро, принявшие обет бедности и целомудрия, жили там под властью аббатисы. Женщина, управляющая мужчинами! В этот же монастырь удалилась в 1115 г. Филиппа: до этого времени она закрывала глаза на похождения своего мужа, но не смогла смириться с его новой, прочной любовной связью. В стенах этой обители она и умерла в 1118 г.

Гильом, действительно, расстался со своими многочисленными фаворитками, посвятив себя одной-единственной женщине, которую он страстно полюбил. Как и принято в куртуазных романах, которые появятся через несколько лет, его избранницей стала женщина замужняя, наделенная предостерегающим прозвищем «Данжероза» (Опасная): виконтесса Шательро. Герцог воспевал ее в своих поэмах; в 1114 г. она стала его «официальной» любовницей. Именно ее, согласно Вильгельму Мальмсберийскому, Гильом велел изобразить на своем щите обнаженной, о чем упоминалось ранее. Он, ни от кого не таясь, поселил ее в башню Мальбергион, в донжон, который он только что пристроил к герцогскому дворцу Пуатье. Это будет стоить виконтессе прозвища «Мальбергиона». Вот это был настоящий скандал!

В 1113 г. Гильом вновь завладел Тулузеном и Керси: он возвратил их Филиппе, а затем сам вернулся в Пуатье. Военные походы и постройки, закладка монастырей, щедроты и роскошь обходились ему дорого: герцог нуждался в деньгах. Поэтому он вознамерился ввести налог на имущество Церкви, что вывело из себя епископа Пуатье Петра II, и без того раздраженного скандальными выходками герцога. В начале 1114 г., когда прелат приступил к ритуалу отлучения в кафедральном соборе Пуатье, пред ним внезапно предстал Гильом и, занеся над ним меч, сказал ему: «Ты тут же умрешь, ежели не снимешь с меня отлучения». Если верить Вильгельму Мальмсберийскому, прелат сделал вид, будто послушался герцога, продолжив, однако, произносить формулы отлучения. После чего, завершив службу, он подставил Гильому шею со словами: «А теперь рази, рази!» Обескураженный Гильом выпутался из щекотливого положения, найдя остроумный ответ, который можно перевести так: «Ты, несомненно, мне так ненавистен, что я не удостою тебя проявлением своей ненависти, и ты никогда не вознесешься на небо благодаря содеянному моею рукой!»[38]

К подобным нравственным укорам Вильгельма Мальмсберийского можно добавить упреки, высказанные ранее нормандским хронистом Ордериком Виталием, видевшим в герцоге, еще задолго до его участия в крестовом походе, человека, не знающего меры, человека, который спутался с жонглерами и фиглярами и соревновался с ними. Стоит ли удивляться тому, что его поход обернулся катастрофой? К тому же, прибавляет Ордерик, в Палестине Гильом не задержался — он предпочел вернуться к себе и сложить жалкую поэму о своих воображаемых злоключениях, в то время как Стефан Блуаский и другие воины, ведомые своим благочестием, остались в Палестине, где приняли мученическую смерть[39]. Такая моральная трактовка военного поражения крестоносцев была традиционной среди духовенства. Точно так же будут истолкованы и итоги Второго крестового похода, но на сей раз в провале экспедиции упрекнут Алиенору, его внучку. В любом случае, сомнений нет: личность Гильома выводила служителей Церкви из себя!