Может, он правда из тех, в смысле Распрекрасных? Я внимательнее присмотрелась к хмурому, обветренному лицу с носом картофелиной и живописными синяками. Нет, он точно не из этих, в смысле тех. Может, энергетическим шаром напугал? Я глубоко вдохнула, стараясь почувствовать колдовство, но кроме аромата щей, от которого поплыло перед глазами, ничего не различила. Как же все странно…

Я быстро прикрыла дверь. Через мгновение в заполненную народом трапезную вошел Савков. Следом вбежала хозяйка и торопливо прошмыгнула в кухню, откуда вернулась с дымящимся, пышущим жаром чугунком.

Поверьте, это были самые вкусные щи на свете: жирные, со свиной мозговой косточкой. Я со смаком ее обсасывала, не обращая внимания на презрительное фырканье худосочной особы в черном платье, сидевшей напротив меня и двумя пальчиками складывавшей на льняную салфетку рыбные косточки. Савков прихлебывал жирную юшку, не забывая закладывать в рот куски свежего хлеба. Я сладко потянулась, от ощущения сытости немножко кружилась голова.

– Слушай, Коленька, – я облокотилась на стол и зевнула, – ты скажи: отчего незнакомая баба нас кормит, поит и за ночлег ничего не просит?

Мужчина напрягся, ложка застыла рядом с блестящими от жира губами. Он поднял на меня маленькие черные глазки и буркнул:

– Я сказал, что утром приедет человек и мы расплатимся.

Я высоко подняла брови и фыркнула:

– Не верю. Попробуй еще что-нибудь соврать.

Худосочная девица замерла, прислушиваясь к нашему разговору. Мне даже показалось, что она несколько подвинулась к Николаю, чтобы не пропустить ни одного слова.

– Ты должна научиться доверять мне, институтка. Иначе нам худо придется в дороге до замка.

– Доверять? – нагло оскалилась я. – Я недавно жесткий урок получила, Носков.

– Савков.

– Наплевать, – лениво махнула я рукой. – Я теперь только себе доверяю, а твоя побитая физиономия мне кажется подозрительной. У тебя слишком много тайн, ты должен научиться быть открытым передо мной. – Я хлопнула ресницами в сторону девицы, та сконфузилась и уставилась в свою тарелку.

– Ты тоже не божий одуванчик, – хмыкнул он. – Половину музеев Окии обчистила, одна икона святого угодника Протопея чего стоила.

– Мне она стоила как раз мало, – хмыкнула я, удивляясь его осведомленности.

Про пропавшую икону ходили целые легенды. Не поверите, но мне ее заказал священник крохотного прихода почти заброшенного села Морозинки. Лик находился в домовой церкви Распрекрасного, охранялся целым отрядом стражей и злющим псом. До сих пор шрамы от его острых клыков на лодыжке красуются, а в ушах хриплый лай стоит. В общем, я едва ноги унесла, правда, вместе с иконой в заплечной сумке. Заплатили за это сущие копейки, даже дорожных расходов не покрыло. Зато сколько же я получила удовольствия, читая забавные статейки в газетных листках. Все королевство решило, мол, случилось чудо – иконка, вывезенная несколько лет назад из глубинки в столицу, внезапно на прежнем месте появилась. Священник, отец Авдотий, такую слезную небылицу рассказывал, что заслушаешься. Как будто пришел к нему ночью этот самый святой Протопей и молвил: «Место мое здесь, в храме Господнем!», а утром лик на стене висел. «Чудо!» – кричали вокруг и верили. Знали бы они, сколько это «чудо» весит и сколько я потратила сил, чтобы переправить его через Оку.

– Ладно, Носков, – хмыкнула я, от сытости захотелось быть милой и щедрой.

– Савков.

– Ладно, Носков, предлагаю перемирие.

Тот хмыкнул и протянул руку, я быстро пожала ее, а потом, не стесняясь, обтерла свою ладонь о рубаху. Но когда раскрасневшаяся хозяйка поставила перед ним тарелку гречневой каши с кусочком тающего сливочного масла на верхушке горки, то все мои теплые чувства моментально испарились, осталась одна зависть. Савков, между тем, запустил в кашу большую деревянную ложку и принялся жевать.

Ночь в общей комнате на соломенном тюфяке окончательно настроила меня против новоявленного приятеля, который в это время отсыпался в отдельной спальне на хозяйской половине дома.

Черт возьми, кто же такой этот Носков, вернее Савков?!

Наш проводник появился ранним утром. Он в нерешительности топтался на пороге трапезной, сжимая в руках огромную черную шляпу с белыми перьями – высокий худой юноша в длинном плаще с бархатной подкладкой. Его невообразимая старомодная сабля царапала не слишком чистые полы, высокие сапоги с позолоченными, но несколько потускневшими шпорами доставали почти до колен. Весь облик новоявленного знакомого буквально дышал юностью, свежестью и наивностью.

– Спорим, это он, – я ткнула ложкой в сторону двери.

Савков неохотно обернулся и что-то нечленораздельно промычал, а потом снова накинулся на кашу. Парень заметил меня и радостно улыбнулся, будто встретил старинную приятельницу. Звеня шпорами, он пересек комнату. Жующий народ, как заколдованный, поворачивал к нему головы, мгновенно умолкая.

– Я Лулу Копытин, – выдохнул он сладким голосом, совсем непохожим на мужской.

– Ты наш проводник? – деловито поинтересовалась я, облизывая ложку. Парень неуверенно кивнул, длинные золотые волосы рассыпались по плечам. – За комнату заплатишь?

Утро пахло свежестью и непередаваемым ароматом октября, какой бывает перед самым началом настоящей осени. За ночь дороги подсохли, но в глубоких колеях плескались лужи с разноцветными островками листьев. Изредка из-за темных дождевых облаков выглядывало солнце, тогда становилось тепло и как-то особенно грустно. Если честно, я ненавидела осень. Когда лето уходило, я впадала в оглушающую меланхолию и особенно остро ощущала собственное одиночество. Я даже бросала читать в газетных листах траурные сообщения, ну знаете, такие крошечные заметки в черных рамках. Не посчитайте меня умалишенной (хотя спорить не буду, в каждом гении есть капля сумасшествия), просто, когда читаешь о чужой смерти, чувствуешь себя особенно молодой и пышущей здоровьем.

Не торопясь, мы следовали к переправе через Оку. Река разделяла Окское королевство на две части, находящиеся в самых горячих вражеских отношениях, Приокию и Заокию. Открыто о соперничестве не говорилось, но им дышало все: каждая заметка в газетных листках, каждое действие государственных пределов. Даже родственники, расселившиеся по разные стороны Оки, рано или поздно начинали презирать друг друга. До сих пор помню, как в гостиной папа хватал за жидкие вихры своего заокского кузена, когда тот пытался доказать, будто неназванная столица Заокии Вьюжный лучше Торуси.

А как уж стражьи пределы не любили друг друга – ни в сказке сказать, ни пером описать!

Недавно известный философ Лаврентий Тульянский испытал все прелести их яростного противостояния на собственной шкуре. На заокской стороне по приказу Распрекрасного ему выделили охрану, но когда приокские стражи увидали в свите Лаврентия собственных оппонентов в зеленых плащах, то отказались пропустить делегацию на свой берег и два дня мурыжили на переправе досмотрами и проверками. В результате автор гениального труда «Тонкие магические материи», дрожа от страха, перебирался через реку под покровом ночи в лодке контрабандистов. После разразившегося скандала и посрамления королевского гостеприимства главы пределов обоих берегов в унисон орали, что, мол, во всем случившемся виновато злое провидение.