При этом, если верить арабским авторам, придворные согласно церемониалу несколько раз мерно восклицали вслед за особым чиновником: «Помни о смерти!»

В случае стихийных бедствий, постигавших Империю ромеев, благочестивый император, переодевшись в траурные одежды, тоже не стеснялся прилюдных слез. Он мог упасть к ногам священников, прося их помолиться о даровании ему наследника, как это было с василевсом Мануилом Комнином (1143–1180 гг.). Во время триумфального шествия император у столичных Золотых ворот из скромности иногда спешивался с серебряной колесницы, на которую помещали икону – образ Богородицы, и далее следовал по широкой главной улице – Меси – вслед за образом в храм св. Софии, наглядно демонстрируя, кто был истинным предводителем его победы. Даже на портретах василевсов изображали реалистично-условно, подчеркивая прежде всего идею императорской власти, а сам государь говорил о себе отстраненно от этой власти – «василея мои» – «моя Царственность» или даже «василея имон» – «наша Царственность».

Вместе с тем эти обстоятельства не мешали величать императора ромеев «благочестивым, победителем, трофееносным, величайшим, вечным августом». «Гелиос-Солнце» стало постоянным эпитетом императора, чье человеколюбие и щедрость уподоблялись солнечным лучам, живительному теплу, которое изливается на всех подданных без исключения. Недаром как символ этого в присутствии царя на любой церемонии полагалось держать большую горящую свечу – лампас.

Уподобление живого образа всемогущего императора ромеев Иисусу Христу отчетливее всего проявляется в дворцовой церемонии омовения ног, проводившейся в Страстной Четверг, перед Святой Пасхой Господней. Предварительно отбирались двенадцать константинопольских нищих, которых, отмыв, облачали в чистую нижнюю рубашку и короткие штаны. Каждому из них, подражая Христу, который, согласно Евангелию, омывал ноги своим ученикам, василевс мыл правую ногу, вытирал ее, а затем целовал. Но, в отличие от Апостолов, все специально отобранные участники этого действа получали по три золотые монеты. Так в подражание Сыну Бога наглядно, театрализованно воплощалось смирение, самоуничижение государя и демонстративное попечение его по отношению к подданным.

Таким образом, возвеличивание императоров, указание на божественную природу их власти и, как следствие, мнение о необходимости безусловного подчинения их воле были одним из коренных элементов официальной доктрины царской власти в Византии.

Василевс являлся воплощением величия и могущества, символом святости, богатства и мощности Ромейского государства. Даже гербом царства служила монограмма из четырех букв В («василевс») в виде квадрата, где две буквы смотрели налево, а две направо, что расшифровывается как «Царь царей, царствующий над царями». Исключительные символические права такого царя властвовать над Экуменой, по крайней мере, христианской, для ромеев не подлежали сомнению даже тогда, когда от его владений к концу XIV в. остались рожки да ножки, а сам он стал вассалом турецкого султана. Такая официальная политическая идеология и теория универсальной власти Ромейского царства сформировались в основном из имперских элементов эллинистического и римского наследия и были прочно санкционированы христианской религией, которая видела во власти монарха исполнение высшей воли – воли самого Бога.

* * *

Но, кроме неограниченных прав и занятия «созерцательным обдумыванием», у византийских богоданных венценосцев были и важные обязанности. Главными среди них являлись издание законов и строгое соблюдение законности. Особой заботой императора ромеев становилась забота о евфинии – благосостоянии общества. И в теории, и на практике он должен был поддерживать в обществе то, что ромеи называли омонойей – согласием, единомыслием в государстве для всех его членов в соответствии с положением, которое каждый из них занимал. Если василевс не пекся об «общем благе», как сказал византийский историк XI в. Михаил Атталиат, то есть предавал интересы ромеев, его могли и должны были признать неугодным Богу, а значит, поднять мятеж против него, лишить власти.

Парадоксально при этом еще и то, что такая «республиканская» византийская монархия строила свою экономику… на социалистических основаниях. Правительство во все вмешивалось, все контролировало, все регламентировало. Все – частное предпринимательство, производство, труд, потребление, весы, количество и качество товара, внешняя торговля, узаконенный размер барышей, общественное благосостояние, даже перемещение населения – в той или иной степени находилось под бдительным надзором государства, регулировалось им и императором, следствием чего было наличие сонма чиновников, действовавших от имени царя и в свою очередь контролировавшихся им. Как это оценить?

Нам, воспитанным на ценностях современной демократии, надо обязательно учитывать, что самодержавие – это независимость от других государей, а не произвол, вседозволенность, уверенность в собственной непогрешимости. Кто такой самодержец? Это суверен, не платящий никому дани и самостоятельно принимающий решения. Но это не означает, что он все делает сам, как хочет. Действительно, все полномочия высшей власти у него нераздельны, ему не ставит границ другая земная власть, он не может быть поставлен перед земным судом, но над ним – ответственность перед народом, суд собственной совести и еще более важный Божий суд. И он должен считать священными границы своей власти, причем считать куда жестче, чем если бы они были ограничены только некими предписаниями. Тяга к соблюдению традиций, осторожность к новому, консервативные чувства не означают мракобесия и застоя. Как правило, любой монарх, и византийский не исключение, проводил преобразования, реформы, но не опрометчиво, чтобы не потерять власть, а только те, что действительно настоятельно назрели. При этом лихорадочная реформаторская деятельность не приветствовалась, ибо справедливо считалась опасной.

Несомненно, монархия избавляла страну от регулярной тряски показных, якобы «демократических» выборов – процедуры заведомо постановочной, замешанной на выборных технологиях, договоренностях деловых групп, нечестности, фальсификации результатов. Тем самым она ослабляла политические раздоры, которые в противном случае, как при республике, поедали бы значительную часть духовных сил народа, его внимания и времени. Прекрасно понимая, что голосовать не за кого, народ в таких случаях все равно упорно, исступленно обсуждает, кому отдать голоса, зачастую ничего не получая взамен. Он если и является участником таких «псевдодемократических» политических процессов, то посредственным.

Автократор же ничего не обещал ради избрания, ибо не люди его избрали. На него указывала не людская воля, а, как говорили ромеи, Перст Божий. При монархии власть оставалась богоданной. Уже поэтому монарх имел возможность беспристрастно уравновешивать и создавать дух народного единения, любой ценой сохранять народное единство государства. Его личное благо и сила обычно совпадали с благом и силой всей страны. Он был вынужден выступать защитником всенародных интересов, уже хотя бы для того, чтобы уцелеть. Для этнически пестрых стран, таких как Византия, царь оказывался единственной скрепой и олицетворением единства.

Теоретически византийский император мыслился как земной отец-покровитель, возле которого каждый гражданин занимает место в соответствии со своим положением и заслугами. Раз все христиане, значит, все равны по рождению, и с этой точки зрения монарх только первый среди равных в этой своеобразной «византийской республике». Он должен заботиться о