— Да никак я с ним не разговариваю. Я ему руками показываю.

— Это и есть язык жестов?

— Ага. И старший дрессировщик так говорит.

Тогда лаборант Кузиков познакомился со старшим дрессировщиком. Старший дрессировщик уже пил не пиво, а коньяк.

— Главное в нашей работе что? — спрашивал он Кузикова.

— Что? — спрашивал Кузиков.

— Душевность. Ведь если ты дельфина обидишь, он вообще есть отказывается. На внутреннее питание переходит.

— И что, ничего не ест?

— Ничего.

«Совсем как у нас, — подумал про себя Кузиков. — Это же ведь чистая голодовка протеста».

— А чем его обидеть можно?

— Да чем хочешь. Ударь его. Назови дураком. Подсунь вместо рыбы дохлую крысу.

— Зачем?

— Так, вроде шутки. Неделю потом надо с ним мириться.

— Но за такие вещи надо наказывать!

— Вот и наш главный тоже так говорит.

Главный дрессировщик уже пил не коньяк, а виски.

Он говорил Кузикову так:

— Чужая жизнь, уважаемый гражданин, — потёмки. Ничего мы про неё не знаем. Ведь мы даже не знаем, какими нас видит дельфин.

— Как так?

— Может, он нас вообще не видит.

— Почему?

— Очень просто. Чтобы жить, ему нужно хорошо видеть рыбу. Вот он и видит первым делом треугольную голову и хвост. И хвать её посередине! А у нас — ни треугольной головы, ни хвоста.

— Как же он тогда с вами общается? Ведь как-то он всё-таки вас видит!

— Как-то видит. Может, в виде чучела с глазами или в виде скелета. Главное, гражданин, — дельфинов надо любить. Просто как детей. Тогда всё и получится.

«Вам хорошо, — подумал про себя Кузиков. — Дельфины тёплые и живые. А у нас кто? Какая-то сковородка силиконовая на ножках, холодная и тяжёлая. Попробуй полюби её».

В общем, из командировки он вернулся не сильно обогащённый знаниями.

Как верно предполагал дядя Коля Спиглазов, пол-литра для работы с местными алкоголиками было мало.

При помощи одной бутылки ему едва удалось завязать первый контакт с местным умельцем — заборостроителем и мудрецом Степанычем Кривошеевым.

Слава богу, что Кривошеев завёлся и дальше сам стал добывать спиртное. И скоро в инструментальном сарае соседней дачи-новостройки собрался целый небольшой совет постоянно пьющих мудрецов.

Несмотря на свою фамилию (Кривошеев), Степаныч был слегка искривлён в позвоночнике. Ещё он немного прихрамывал, но энергии он был невозможной. В свои шестьдесят он мог свободно залезть на дерево, чтобы снять упавшие токовые провода. Или за час выкопать трёхметровую канаву для газа и т. д.

И всё это за одну стандартную цену: один метр — одна пол-литра, два провода — две бутылки.

— Вот надо помочь человеку, — объявил тему заседания Степаныч. — У них пришелец пропал. Такой плоский и красный, на ножках. Как расплющенный таракан. Никто не видел?

Не видел никто.

Мудрец автомеханик Зарипов сказал, что у них на чердаке по ночам кто-то ходит.

Бывший пожарный Сергей Одиноков сказал, что вчера ночью, когда он, как обычно, исследовал посёлок на предмет что-нибудь стянуть, в одном дворе он наступил на кого-то и растянулся. Этот кто-то был плоский и скользкий.

— Это лужа была, — сказал аксакал[3]Кривошеев.

— И не лужа! Он меня за ногу укусил.

— Значит, собака.

— И не собака. Он не лаял, и не мохнатый. Вот, смотрите.

Все посмотрели и убедились, что укус был не собачий и не в ногу, а в ботинок. Кусок ботинка словно ножницами вырезали. Но ни на какие мысли этот укус мудрецов не навёл.

— В общем, вот что, — решил Степаныч, — не беспокойся. Вернётся твой пришелец. Побегает, побегает и вернётся. Никуда твой расплющенный таракан не денется.

— Почему? — удивился дядя Коля Спиглазов.

— Потому что лучше нашей Клязьмы нигде места нет. Смотри, какие у нас сосны — сплошной кислород! Тут одних санаториев туберкулёзных три штуки. Вон Саяр Хуснутдинов отсюда уехал. И в Израиле был как еврей, и в Америке как татарин, и в Испании как украинец, а потом как миленький сюда вернулся — прорабом работает.

Все обещали быть бдительными и при случае сигнализировать.

На этом хурал[4]закончил свою работу.

А «расплющенный таракан», он же «силиконовая сковородка», у Кати буквально расцветал.

Выяснилось, что он прекрасно может бегать и прыгать на большие расстояния. Он поджимал под себя ножки и резко щёлкал ими. После этого он пролетал метров пять и мягко опускался на землю. Если бы он опустился на человека, то непременно сбил бы его с ног, потому что был очень тяжёлый.

Они с Катей всё лучше понимали друг друга. И что интересно, Камнегрыз за две минуты до появления учёных знал, что они появятся.

Однажды, когда в очередной раз к ним пришёл профессор Пузырёв просить хрен и горчицу для эксперимента, Камнегрыз лёг резиновым ковриком для ног у входа, подняв лапки вверх. Ничего не подозревающий Пузырёв стал вытирать об него ноги. Камнегрыз одновременно всеми лапками сделал влево и Пузырёв шлёпнулся на пол как подкошенный.

— Всё, — сказал после этого папа. — Переезжаем в город.

— Почему?

— Потому что из-за дурацких шуточек твоего Камнегрыза его скоро найдут. А потом заморят.

В городе у Кати с папой была двухкомнатная квартира с телефоном, с ванной и с мамой Наташей.

Вообще-то Катины папа и мама давно развелись. Нет, не развелись, а разъехались, потому что у каждого из них была своя жизнь.

Папа был размеренным инженером с твёрдым расписанием, а мама работала на телестудии костюмером днями и ночами. Из-за съёмок она часто возвращалась домой совсем поздно и долго не могла прийти в себя.