Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какое же изумление меня постигает, когда в спальне натыкаюсь на Тарского.
— Почему так долго? — припечатывает требовательным тоном.
— В смысле?
— В прямом. Минут пятнадцать тут караулю. Что там так долго делать можно?
Все сказанное обращено по отношению ко мне с конкретным наездом. Я и без того в его присутствии теряюсь, а под таким напором и вовсе оторопело замираю.
Потом сержусь, конечно.
Таир, как всегда, идеально выглядит. Синяя рубашка, темные брюки. Все по фигуре сидит, идеально подчеркивая рост и внушительную мышечную массу.
Я же рядом с ним снова как мокрая курица. В сердцах сдергиваю с волос полотенце.
— Мне что, теперь купаться по какому-то особому расписанию? — в голосе все возмущение отражаю.
— Да. И с открытыми дверями.
— Ч-что? Это еще зачем?
— Чтобы я при необходимости проверил тебя, а не выносил их.
От шока рот открываю. Пока слова подбираю, вдруг замечаю, что Тарский задерживает на нем взгляд. Мимолетное мгновение… Ах, нет, я, должно быть, на эмоциях брежу. Показалось, конечно.
— Знаешь что… — обида раскурочивает в груди рану, которую я годами усиленно лечу еще после маминой смерти. Ненавижу, когда она открывается. — Утром нужно было так волноваться. Где был? — бросаюсь с ответными претензиями.
Только у Таира все по делу, а я, кажется, как обычно, истерично звучу.
— Я заходил, — холодно информирует он. — Спишь, как сурок. Пришлось даже пульс проверить.
— Что? — задыхаюсь от сумасшедшего волнения. — Ты трогал меня? Вообще уже?!
Сама не пойму, из-за чего меня так раскатывает. Несет черте куда! Берегов не вижу.
Тарский же в ответ смотрит, словно на гуляющий по двору ветер. То есть сквозь меня, абсолютно равнодушно.
— Ты просилась выйти из дома, — сухим тоном припоминает вчерашний разговор. Не сразу врубаюсь, о чем речь. — Я решил вопрос.
Так бы сразу и сказал!
Настрой кардинально меняется. Позабыв об обиде и ворохе неопознанных эмоций, подобострастно взираю на Таира. Еще и ладошки, будто перед Богом, складываю.
— Куда мы пойдем? — вопрошаю шепотом.
— В театр.
Ну… Это не совсем то, о чем я мечтаю. Но, учитывая сложившуюся ситуацию, решаю радоваться тому, что перепадает.
Пока Тарский не пихает мне в руки какую-то странную амуницию.
— Что это?
— Твой билет, — так же хладнокровно отбивает он.
— В смысле? — выдыхаю со свистом.
— Бронежилет и каска.
Он издевается?
Почему я такая дурочка? Господи, за что???
— Это шутка? — теперь шиплю, даже там, где буквы звучные.
— Похоже, что я шучу?
Мне дико хочется стукнуть его кулаками. Не знаю, каким чудом удается совладать с собой. Нервно дернув отвороты халата, с силой сжимаю их кулаками у груди.
— Я не буду… Не буду, как какой-то Дарт Вейдер, ходить! Ты меня не заставишь! Нет, нет и нет!
Пока я расхожусь в истерике, он в лице не меняется.
— Надеваешь, и едем. Нет — нет. Выбирай.
Других вариантов Тарский не предоставляет.
Слезы унижения душат горло и жгут глаза. Взращиваю внутри себя злость, чтобы как-то справиться.
— Я говорила, как сильно тебя ненавижу? — последнее почти ору ему в лицо.
В сердцах хочется еще и ногой гневно топнуть. Едва сдерживаюсь.
— Тебя, дуру, дважды чуть не пристрелили, ты это понимаешь?!
Замираю, как суслик перед песчаной бурей, когда Таир неожиданно повышает голос. С такой силой обрушивает, сквозь меня словно молнии проходят. Острыми пиками к полу пригвождают.
Конечно же, я помню о том ужасе, в который превратилось мое беззаботное существование. Как ни пытаюсь забыть, все вокруг только и делают, что напоминают, и усугубляют мою внутреннюю истерику. Макают как слепого котенка в воду, каждый раз заставляя захлебываться, но не позволяя утонуть.
— А ты понимаешь, что меня достала такая жизнь? Достала! Пусть бы уже убили!
— Рот закрой, — сурово одергивает. — И никогда так не говори.
Я и замолкаю. Просто не могу ослушаться. Тарский так смотрит, будто внутрь меня проникает. И там… в груди каким-то странным теплом все обволакивает. Не жжет, только греет и чуть-чуть пощипывает.
Приятно. Смущающе. И пугающе.
Сжимая обмундирование, на мгновение взгляд опускаю, чтобы иметь возможность дыхание перевести.
— Отлично, — проговариваю чуть погодя нарочито легкомысленным елейным голоском. — Я надену жилет и уродскую каску. Но в ложе шторы задернем, и я сниму.
— Какой смысл? Ты не увидишь представление.
— Я сама такое представление устрою, завтра во всех газетах напишут!
Тарский качает головой и медленно проговаривает:
— Ты ненормальная.
— Ага… — киваю и смеюсь. Он так долго на меня смотрит, не знаю, как скрыть волнение, кроме как растянуть с обычной дразнящей дерзостью: — Таи-и-ир…
Но даже без этого мы не ставим точку. У нас каждый раз многоточие.
Я и грешная, и ангел,
я лавина и вулкан.
— Я красивая? — спрашиваю с вызовом, когда Таир помогает мне выбраться из машины перед зданием Большого театра.
Он смеряет меня пристальным взглядом. Медленно скользит от каски, которую я словно корону несу, к стиснутой бронежилетом груди. По бедрам взгляд Тарского как будто плавнее скатывается и с ощутимой задержкой стопорится на голой ноге, которая выступает в высоком разрезе длинного вечернего платья.
— Очень, — абсолютно невозмутимо резюмирует, но в глазах какой-то огонь вспыхивает.