— Возможно. Но когда я сражаюсь, то не играю.

— Игра уравновешивает битву, тебе так не кажется? А наши турниры… Они мне помогли подготовиться к грядущим событиям. В Гилле много мужчин — и женщин тоже, — которые умеют обращаться с мечом и копьем. Если пророчество исполнится и в Гилл придет война, у нас будет армия, чтобы дать отпор этим тварям.

— Это хорошо. Ваша армия нам очень понадобится.

— А ты чем занимаешься? Гленна говорит, что женщины в этом мире должны сами зарабатывать себе на жизнь. Во всяком случае, большинство. Тебе платят за охоту на демонов?

— Нет. — Ларкин даже не касался ее, и Блэр не могла обвинить его в заигрывании. Но ощущение было именно таким. — Не совсем. У моей семьи есть деньги. Не то чтобы их куры не клюют, но есть. Мы владеем пабами. В Чикаго, Нью-Йорке, Бостоне. Вот так.

— Пабы? Люблю хороший паб.

— А кто не любит? В общем, я подрабатываю официанткой. И персональным тренером.

— Тренером? — Ларкин нахмурился. — Для боя?

— Нет. Я помогаю людям приобрести хорошую физическую форму и почувствовать себя лучше. Мне не нужно много денег, и работа тренера меня устраивает. Кроме того, я не связана обязательствами и, если потребуется, могу взять отпуск.

Она огляделась. Мойра с мечтательным видом смотрела в боковое окно. Впереди Гленна и Хойт продолжали обсуждать свою магию. Блэр наклонилась к Ларкину и понизила голос.

— Послушай, может, нашим голубкам удастся с помощью магии переместить пленников, а может, и нет. Если у них ничего не выйдет, ты должен приструнить свою сестру.

— Я не могу приструнить Мойру.

— Можешь. Если мы решим завалить или поджечь пещеры, тебе придется это сделать.

Они смотрели друг другу в глаза, их голоса понизились до шепота.

— А люди внутри? Сожжем или похороним их заживо? Она никогда на это не согласится. И я тоже.

— Ты знаешь, какие муки они испытывают?

— Но мы же в этом не виноваты.

— Их держат в клетках и пытают. — Блэр смотрела ему в глаза; ее голос был тихим и бесстрастным. — Они вынуждены смотреть, как одного из них вытаскивают из клетки и скармливают вампирам. И все с невыразимым ужасом ждут, кто будет следующим. А может, наоборот: надеются, что придет их черед и мучения наконец закончатся.

— Я понимаю. — Лицо и голос Ларкина стали серьезными.

— Тебе только кажется. Может быть, эти твари не выпивают у жертвы всю кровь сразу — в первый раз. А может, и во второй. Бросают обратно в клетку. А укус вампира жжет. Если ты остался жив, тебе очень больно. Плоть, кровь, кости — все напоминает о той страшной минуте, когда в тебя впиваются клыки монстра.

— Откуда ты знаешь?

Блэр повернула руку, демонстрируя бледный шрам на запястье.

— Мне было восемнадцать, и, разозлившись, я потеряла осторожность. Сидела на кладбище в Бостоне и ждала, когда один из них восстанет из могилы. С этим парнем мы учились в одной школе. Я присутствовала на похоронах и услышала достаточно, чтобы понять, что в его смерти виноваты вампиры. Мне нужно было узнать, не изменилась ли его сущность. Вот почему я пришла на кладбище.

— Это сделал он? — Ларкин провел пальцем по шраму.

— Ему помогли. Ни одному новообращенному такое не под силу. Вернулся тот, кто превратил его в вампира. Более опытный, умный и сильный. Я ошибалась, а он нет.

— Почему ты была одна?

— Я всегда охочусь в одиночку, — напомнила Блэр. — Но в данном случае я пошла на кладбище, чтобы кое-что кое-кому доказать. Неважно, что и кому, но именно это заставило меня потерять осторожность. Он не кусал меня — тот, старый вампир. Просто держал, пока второй полз ко мне.

— Подожди. Можешь мне объяснить, как это вообще происходит между двумя вампирами? Молодой нужен, чтобы доставлять…

— Пищу?

— Да, наверное, это подходящее слово.

«Правильный вопрос, — подумала Блэр. — Хорошо, что он хочет понять психологию и физиологию врага».

— Иногда более опытные именно таким образом используют новичков. Но не обязательно. Я бы сказала, все зависит от причины, по которой вампир не убивает жертву, а превращает в себе подобного. У них может возникать привязанность или потребность в партнере для охоты. Или просто желание переложить тяжелую работу на кого-нибудь помоложе. Ну, ты понимаешь.

— Да, ясно. Значит, старый просто держал тебя, чтобы молодой мог напиться твоей крови первым? — Ларкин представил, какой ужас она, наверное, испытывала. Раненная, обездвиженная. Восемнадцатилетняя девочка, одна, лицом к лицу с тем, кого когда-то знала и кто пришел убить ее.

— Я чувствовала еще не выветрившийся запах могилы — он только что восстал. Он был так голоден, что не стал добираться до моего горла, а впился зубами в руку. Но это им дорого обошлось — обоим. Боль заставила меня очнуться от оцепенения. Она была невыносима.

Блэр замолчала. Ларкин прижал пальцы к шраму на ее запястье, словно хотел успокоить старую рану, и этот жест привел ее в замешательство. Она давным-давно отвыкла от ласковых прикосновений.

— В общем, я схватила крест и ткнула им прямо в глаз тому ублюдку, который меня держал. Боже, как он завопил! А другой, присосавшийся к моей руке, не мог думать ни о чем, кроме еды. Я с ним разделалась без особого труда. Так что пострадали оба.

— Ты была совсем девочкой.

— Нет. Я была охотником на вампиров — и дурой. — Теперь Блэр смотрела прямо в глаза Ларкину, чтобы он понял: сочувствие и сострадание не должны побеждать здравый смысл и разум. — Доберись он до горла, и мне конец. Я была бы мертва, и мы с тобой теперь не разговаривали бы. Я знаю, что чувствуешь, когда к тебе приближается эта тварь. В дорогом черном костюме, который его мать выбрала для похорон. Я знаю, каково тем людям в пещерах, — по крайней мере, отчасти. Если их нельзя спасти, то смерть для них — лучше ожидания.

Ларкин обхватил ладонью ее запястье, полностью закрыв шрам, и нежность этого прикосновения удивила ее.

— Ты любила того парня?

— Да. Первая любовь. — Она почти забыла об этом, почти забыла о своих душевных муках, которые не могла заглушить даже боль. — Единственное, чем я могла ему помочь, — уничтожить вместе с его убийцей.

— Тебе здорово досталось. — Ларкин поднес руку Блэр к губам и поцеловал шрам. — И дело не только в боли и в ожоге.

Блэр поняла, что почти забыла это ощущение — когда тебя понимают без лишних слов.

— Возможно, но я усвоила один важный урок. Всех не спасешь.

— Печальный урок. Но тебе не кажется, что пытаться все равно нужно?

— Ты не понимаешь. Это не игра и не рыцарский турнир. Проигравший умирает.

— К сожалению, тут нет Киана — он мог бы кое-что рассказать, — но неужели ты хочешь жить вечно?