— В смысле?

— Они ж теперь пасоваться не будут, каждый сам за себя. Ты вратарю скажешь, что бить будет тот, кто с мячом, и дело в шляпе.

Я помолчал, обдумывая.

— Ты только эти свои любовные тактики мастер строить, — усмехается Никита, — а как настоящее дело, так не бум-бум.

— Посмотрим, — сказал я.

Наступила суббота. Я жутко волновался. Завтрак вообще не смог запихнуть, отчего к двенадцати часам у меня в животе образовался вакуум, который не позволял как следует выпрямиться. Приехал я сильно заранее, посмотрел на чужую игру, немного отвлёкся. Наш вратарь подошёл, я ему пересказал Никитину задумку. Он даже вспомнил Клещиков! Оказалось, что в прошлый раз они выиграли у нашей команды 10: 1.

Потом я издалека заметил братцев и спрятался от них за раздевалку. Наконец команды вызвали на поле. За Клещиков полкласса пришло поболеть. За меня — Никита и Коля с Настей. Маруся, смотрю, улыбается без намёка на удивление. А я чувствую себя настоящим рыцарем перед битвой. Только вместо того, чтоб опустить забрало, я гетры подтягиваю и шнурки проверяю. Лишь бы не подвести.

Клещики на меня во все глаза уставились.

— Куликов! Какими судьбами?!

Я, довольный произведённым эффектом, пожимаю плечами.

— Ветром занесло.

— Ой, смотрите, Куликов! — слышу я Вергилин голос. — Я за Куликова буду болеть.

Свисток, понеслось. «Армада», команда Клещиков, — просто кони. Я даже оглянуться не успел, как они уже у наших ворот пасуются. Венька забирает мяч и по воротам хрясь! Вратарь молодец! Схватил и на середину выкинул. Но мы опять тут же потеряли. Такое ощущение, что противников не восемь, а, как минимум, тринадцать человек: куда бы мяч ни летел, там уже трое армадовцев. Причём крепких таких, высоких. Я включаю гиперактивность, по-другому, чувствую, никак. Добываю мяч и хрясь издалека — прям в крестовину. Трибуна ахнула. Если б попал, то можно было бы попросить замену и спокойно досидеть на скамейке. Но я не попал. Вижу, Сенька советует самому длинному защитнику крепче меня держать. Но мои ребята воодушевились, бодрее забегали. А Клещики не перестают при любой возможности по воротам лупить. Снова мяч у меня, несусь по кромке с такой скоростью, что ног под собой не чую, тем более наш класс как раз тут стоит. И вдруг — бах, этот защитник как въедет мне сзади по ногам. Полетел я кубарем, Маруся с Вергилией вскрикнули, но я вскочил так резво, что судья даже свистнуть не успел. Делаю вид, что в порядке, но наступать-то больно, аж мутит после падения. Никитка с Колей орут судье, что фолл. Ну и тренер мой тоже. В общем, назначили штрафной. Разыграли, у их ворот какая-то суматоха случилась, и мы им затолкали первый гол. То-то радости было! Но, как обычно бывает, тут же расслабились. И рассвирепевший Сенька чуть не пробил нашего вратаря. Если б он дал пас, шансов бы не осталось. Венька на него как набросится!

Свисток на перерыв.

Подходим к тренеру — он чуть не плачет от счастья. «Играйте как играли, даже менять никого не буду». А тот тренер, смотрю, Веньку с Сенькой распекает почём зря, прям слюной брызжет. Жалко мне их стало. Пошёл я, слегка прихрамывая, к классу.

— Костя, ты как? — беспокоится Маруся.

Я лишь отмахиваюсь и подхожу к Алисе:

— Ты им скажи, пусть пасуются, и не важно, кто больше забьёт, а то ж они так и проиграть могут.

И Алиса, победив смущение, отправляется к Клещикам. Те её чуть не расцеловали. «Переживает, значит, за братцев», — умилился я.

— Ну, теперь вам конец, — ворчит Никита. — Вечно ты мои гениальные идеи запарываешь.

Вернулся я к команде, сообщил вратарю, что лафа кончилась, защитникам велел братцев не отпускать. А у самого нога ещё болит.

Клещики, избавившись от ига конкуренции, такое устроили в нашей штрафной! Я окончательно убедился, что тренер московского «Ливерпуля» мне за такую парочку будет по гроб жизни обязан. Если б не три штанги, то за десять минут второго тайма стало бы 5: 1, а не 2: 1. Но в какой-то момент надоело мне на них любоваться — ворвался я, куда бомбардирам и не следует, и погнал к их воротам. Одного обвёл, другого, третьего. Четвёртого не смог. Ну хоть что-то изобразил да угловой заработал.

— Ку-ли-ков! Ку-ли-ков! — скандирует моя группа поддержки.

То ли защитники Армады на них отвлеклись, то ли я вовремя ушёл, но оказался я один и головой забил прям в «девятку». Вместо того, чтоб радоваться, оглядываюсь — нет ли мамы, чтоб за мои мозги поволноваться.

Товарищи обнимают, Колька свистит… Уф, ну уже не позор. Да, с Марусей на трибунах находит такое вдохновение, без которого так играть не получается.

2: 2 и ещё пятнадцать минут матча, бесконечных пятнадцать минут.

Активности я не сбавил — я был в центре, в защите и на острие атаки почти одновременно. Пустой желудок создавал иллюзию, что я ничего не вешу и могу полететь, стоит только захотеть. Кажется, мои товарищи заразились боевым настроем, и даже вратарь будто победил земное притяжение. Никогда нам не забыть эту упоительную уверенность в собственных силах. Результат мне лично был уже не важен. Главное — игра получалась красивая. Каким образом в наших воротах оказался третий мяч, мы даже не поняли: летал-летал по штрафной и залетел. Так как Венька с Сенькой потом говорили, что забили по одному, то этот забил кто-то другой. Но мы и тут не сбавили оборотов. И на последней минуте заработали пенальти, благодаря фоллу со стороны того же долговязого, который срубил меня.

Бить пенальти поставили меня, потому что на тренировках я не промазал ни разу. Я как-то хвастался Никите, что забиваю пять из пяти с закрытыми глазами. И вот, настал мой звёздный час. «Вратарь правша, буду бить в правую (для меня) девятку», — решил я. Красивый матч и закончиться должен красиво. Сколько таких девяток я забил на своей футбольной коробке — не счесть. Установка мяча, сосредоточенный взгляд, гробовая тишина, свисток, красивый разбег, замах, удар…

Почему же я не забил в этот раз? Из-за травмы? Или, может, виноваты известные мне примеры гениев футбола, которые не реализовали пенальти в решающий момент? Как бы то ни было, мяч просвистел над воротами — я не верил своим глазам и в то же время заранее знал, что так случится. Я упал на колени, схватившись за голову. Я не хотел драматизировать — ноги сами собой подкосились.

Товарищи бросились меня поднимать,