— Как тебя зовут-то? — вдруг спросила Катерина.

— А? Ах, да… мы же не познакомились, — он устроил ее на тахте, подложив под спину подушки. — Леха. Леха Васильев.

— А я — Катя, — просипела она.

— А я знаю, — весело сказал Леха Васильев. — Я много про тебя знаю.

— Откуда? — удивленно спросила Катя.

— От верблюда! — ответил он. — Не напрягайся. Болит голова?

Катерина утвердительно кивнула.

— Аптечка в кухне, такая коробка в столе. Посмотри, там что-то есть от температуры, — Катя откинулась на подушки. Ей и правда было очень плохо. Как же так? Вряд ли это связано с тем, что ее сбил на дороге Леха Васильев. Скорее всего простудилась она еще утром: ветер, снег, курточка на рыбьем меху терпением покрытая, сапожки на тонкой подошве, в каких покойников хоронят… Тьфу, дались ей эти покойники!

Болезнь навалилась так стремительно, что Катерина совсем не смогла есть. Чтоб не обижать Леху Васильева, она немного поковырялась вилкой в тарелке. Извинилась. Долго отнекивалась, когда он предложил ей выпить рюмку водки.

— Да у меня и нету ее, водки!

— У меня есть, — сказал он и покраснел. — Ну купил я водку на всякий случай. А вдруг бы ты меня не пустила, и мне бы пришлось до утра в машине просидеть?! Околеть бы мне там, что ли?!

— Ладно, не извиняйся. Неси водку. Только сделай мне ее как лекарство, с лимончиком, с чаем горячим, — прохрипела Катерина.

После водки ее стало клонить в сон. Леха Васильев ловко подоткнул одеяло и устроился на краешке ее тахты. Он держал в своей огромной, как ковш экскаватора, ручище Катину ручку, гладил ее, перебирал пальчики и рассказывал что-то. От нее ускользало то, что он говорил. Осталось только ощущение тепла и защищенности. Так хорошо ей давно не было.

* * *

Катерина проснулась рано. Ей снилось, будто она плывет на лодке по озеру, укутанному густым туманом. Она сидела на веслах, которые не слушались ее слабых рук: Катерине с трудом удавалось выдернуть весла из воды. Она пыталась догрести до берега, но он прятался в тумане, и путь казался бесконечным. Она выплыла из сна. Явь была похожа на сон: в окне сумерки — не угадать, какое время суток. Голова уже не раскалывалась так, как это было вчера вечером. Вчера вечером…

Катерина вспомнила, что было вчера вечером. Она приподнялась на подушках, осмотрелась. Почувствовала, что не одна. И услышала, как спит он, Леха Васильев.

Он лежал на диване, свернувшись калачиком. «Лежал» — громко сказано. «Диван» — тоже слишком громко. Крохотный диванчик не мог уместить большого Леху Васильева, поэтому как он там сложился под клетчатым пледом, можно было только догадываться. Зато проснулся он сразу, едва услышал Катькино шевеленье. Открыл глаза, как будто и не спал.

— Как ты? — спросил он ее.

— Не знаю. — Катерина не узнала свой голос — хриплое карканье. — Наверно, надо звонить на работу.

Она позвонила Юльке, просипела в трубку: «Привет!»

— Ну и что я говорила! — заорала Юлька. — А все от одиночества. Было бы у тебя как у меня, некогда было бы болеть! Ладно, не скули, таблеточек прими, а вечером я приеду.

— Не надо! — Катерина поспешно оборвала подругу. — Ну, куда ты поедешь, вечером, по такой погоде, да на другой конец города! Не надо! Я сама.

Но Юлька не унималась. Причем услуги она предлагала совершенно искренне — это Катя знала наверняка. Для нее, как для бешеной собаки: сто километров — не расстояние, если кому-то требуется ее помощь.

— Юль! Я не одна, мне помогут, — Катерина с надеждой посмотрела на Леху Васильева. Он, завернутый в клетчатый плед, стоял у ее постели и слушал разговор. Радостно закивал, услышав о себе.

— Савченко! Что я слышу?! Что значит «не одна»? А с кем ты? — Юлька просто умирала от любопытства.

— Я тебе потом все-все расскажу, ладно?! Юль, я не могу говорить больше, — взмолилась Катерина. — До связи! — закончила она и положила трубку.

На другом конце города обалдевшая Юлька держала в руках трубку телефона, из которой слышались гудки отбоя — «пи-пи-пи», и решительно ничего не понимала. Тихоня Катя в семь часов утра не одна! Дурдом.

А Катерина посмотрела на переминавшегося с ноги на ногу («ну точно — медведь!» — подумала она) Васильева Леху и сказала:

— Ты извини, что я так сказала. Ты совершенно свободен, просто я совсем не хочу, чтобы ко мне вечером кто-то приезжал. Девочки это совершенно искренне делают, но совесть надо иметь: у всех ведь работа, дети. — Катерина перевела дух. — И тебя вот измучила. Попал в сиделки! Но сегодня мне уже лучше будет, поэтому ты голову не морочь себе и отправляйся по своим делам.

— А я никуда не спешу. — Леха присел на краешек тахты. — Слушай, ты не гони меня, а?

Катя промолчала. Ей и самой очень хотелось, чтобы он остался. Удивительно, но этот большой мужик странно органично вписался в ее жизнь. Он не раздражал.

— Ну вот и договорились. — Он принял ее молчание за согласие. — Сейчас я приготовлю завтрак и буду тебя кормить. Но сначала лечить. — Он взял в руки ее голову и языком потрогал лоб. У Катерины от этого вдруг перехватило дыхание, и глаза предательски защипало.

Так проверяет температуру мать у своего ребенка. У Катьки это было впервые в жизни. Она вдруг совершенно неожиданно для себя самой обхватила его руками, уткнулась лицом в шею, пахнущую чем-то вкусным-вкусным, и заплакала.

Он растерялся на секунду, а потом тихонечко обнял ее, теплую, маленькую. Прямо перед его глазами тряслось ее острое плечико, на котором как живые подпрыгивали лягушки и кузнечики — рисунок на совсем детской пижаме.

— Ну, все-все! Не плачь! А то сейчас с тебя насекомые разбегутся, — он погладил ее спутавшиеся светлые волосы, вытер набежавшие слезы.

— Какие насекомые? — спросила она, отстранившись от него. Он ткнул пальцем в полинявшего от времени кузнечика.

— Вот эти! «И вывернуты плечики у бедного кузнечика»… Люблю сказки. А тебе очень к лицу эта пижама.

— А тебе к лицу мой плед! — улыбнулась Катя. — Только ты его почти потерял…

— Да уж, — Леха поплотнее запахнул на себе клетчатое покрывало, — я, кажется, не только плед потерял, но и еще кое-что…

— Что? — спросила с любопытством Катерина.

— Много будешь знать — скоро состаришься. — Леха Васильев встал и поправил на Катерине одеяло. — Все, я на кухню, а ты лежи и жди…

Когда она минут через двадцать выползла в кухню на дрожащих слабых ногах, там уже вовсю кипела работа: Леха в фартуке стоял у плиты и колдовал над какой-то крошечной кастрюлькой. На деревянном табурете у стола восседал Наполеон, спокойно глядя на незнакомца.

А потом они сидели друг против друга за столом, пили чай и разговаривали. Катя рассказывала о том, что очень любит кошек, и если бы было можно, то завела бы еще парочку: в компании им веселее живется. Он молчал, не перебивал ее и гладил Наполеона, который довольно урчал.