Чёрт, а пистолет?!

Морщась от боли — металлические пальцы-стержни впились в плечо так, что ощущалось даже через плотный материал скафандра, — лейтенант вслепую сунул дрожащую руку вниз и нащупал рукоятку пистолета, торчавшую из набедренного чехла. Это была армейская модель без предохранителя, хорошо знакомая по тиру Академии: вынул — и сразу, без раздумий жми на спуск.

Володя так и поступил.

Он выпустил всю обойму. Сталтех дёрнулся, когда несколько пуль вошли ему в ногу и нижнюю часть живота — выше Володя просто не мог направить ствол, не позволяла как следует вывернуть кисть громоздкая «репка», да и сталтех ограничивал его свободу движений мёртвой хваткой. Однако это всё равно не помогло Рождественскому вырваться из железных объятий — пальцы монстра ещё сильнее впились ему в плечо, ощутимо продавив скафандр. От боли военврач со свистом втянул сквозь зубы холодный воздух.

— Да стой же ты тихо! — рявкнул подполковник.

— Вот же ишак! — злобным эхом отозвался, судя по всему, Рахметов.

Очевидно, Володя сделал что-то не так, но что именно, понять так и не смог. От нестерпимой боли в плече, невероятной вони вяленой плоти и неудержимого страха он был близок к обмороку. Бесполезный разряженный пистолет выпал из руки, и военврач почувствовал, как сталтех медленно, но неудержимо тянет его за бетонный блок. Видимо, чёртов монстр так и собрался отступать — прикрываясь заложником.

В планы Рождественского это не входило, он снова задёргался, пытаясь безуспешно завладеть армаганом. Сталтех легонько встряхнул добычу: дескать, не суетись под клиентом, червяк, поздно уже. А ведь тоже человеком когда-то был, скотина! Может, даже военсталкером — по лохмотьям, свисающим с торчащих костей и металлических тяжей, теперь и не определишь…

Володе внезапно стало до дурацких слёз жалко так и не приготовленного азу и бутылочки томской водки, томящейся в морозильнике. Пропадут ведь… И себя ему тоже стало невероятно жаль — в первом же рейде так глупо и нелепо отдать концы… Интересно, что маме напишут? «Выполняя конституционный долг, смертью храбрых…» Мама старенькая, у неё инсульт был, ей нельзя такие письма получать…

Злобно сморгнув навернувшиеся на глаза слёзы, Володя твёрдо решил по возможности дороже продать свою молодую жизнь, хотя пока и не представлял особо, как это сделать. Однако сознание захлестнула такая волна жгучей адреналиновой ненависти, что военврач не сомневался: как минимум какую-нибудь важную деталь он этому механическому чудовищу точно оторвёт. Нельзя, чтобы его смерть осталась безнаказанной…

В этот момент за спиной что-то громко хлопнуло, и хватка механического чудовища сразу ослабла. Володя стремительно вывернулся из разжавшихся стальных пальцев, упал на четвереньки и резво отполз в сторону. Завалившись на бок и прикрываясь рукой от нестерпимого жара, он ещё успел увидеть, как лучи армганов яростно пронзают корчащуюся, обугливающуюся, распадающуюся на фрагменты кошмарную фигуру сталтеха.

Эндоостов биомеханического чудовища ещё дёргался, когда подполковник Гончаренко осторожно приблизился к останкам живого трупа и старательно выжег черепную коробку дотла, поставив луч армгана на промышленную мощность. Потом подобрал пистолет Рождественского и бросил его врачу, всё ещё сидевшему на песке. Володя вяло вскинул руку, но пистолета, естественно, не поймал.

— Чего дёргался-то? — спросил подполковник. — Кузя с Водяным уже с фланга обошли, всё было бы как в аптеке, а ты вдруг стрелять начал.

— Я думал, подобью его… — виновато сказал Володя, пытаясь подняться.

Подошедший Рахметов протянул ему руку, за которую военврач благодарно уцепился.

— На будущее: ты не думай, а делай что говорят. В армии находишься, а не в филармонии, — проворчал Гончаренко, продолжая рассматривать останки поверженного врага.

— Ай, хорошо сказал, гражданин подполковник-начальник! Прямо чистая Савонарола.

Голос был совершенно незнакомый, и доносился он с той же стороны, откуда появился сталтех. Володя испуганно дёрнулся, заозирался, но Рахметов положил руку ему на плечо:

— Не суетись, Пилюлькин. Это свои. Партизаны.

Незнакомец был очень маленького роста, метр пятьдесят, не больше. Вернее, даже меньше, потому что лишние сантиметры ему добавляли массивный шлем и толстые подметки башмаков. Скафандр «партизана» был собран из совершенно несочетаемых, казалось бы, фрагментов. Основу составлял стандартный армейский костюм старого образца, уже упомянутый здоровенный шлем был от вовсе неизвестной модели ярко-красного цвета — пожарной, что ли, — а из многочисленных карманов, контейнеров и чехлов торчали совсем уж непонятные причиндалы. На поясном ремне с двух сторон висели большие пистолеты явно иностранного происхождения. В руке таинственный незнакомец держал неизвестный Рождественскому боевой агрегат, демонстративно направленный стволом в небо. Из ствола поднимался лёгкий фиолетовый дымок.

— Оппаньки, — сказал подполковник не слишком приветливо. — Гляди-ка — Бандикут. Каким ветром?

— Здоровеньки булы, гражданин подполковник-начальник, — с достоинством проговорил карла. — Здорово, мужики.

Никто не ответил. Военсталкеры разошлись в стороны, взяв окрестности под наблюдение, а таинственный Бандикут тем же тоном — спокойно, солидно, чуть насмешливо — продолжал:

— Зачем сталика-то моёго раздолбали, орлы? Совсем делать нечего? Я его с утра скрадывал, между прочим!

— Так ты ж сам его в затылок хлопнул, — заметил подполковник.

— Что ж мне делать было, если он вашего доктора-врача ухватил? — обиделся новоприбывший. — Но в кашу я его не превращал, в отличие от вас.

— Слышал, док? — Гончаренко кивнул Володе. — С тебя бутылка. Вот кто тебя спас.

— Дождёшься от вас, — безнадёжно махнул рукой Бандикут. Сквозь замурзанный щиток шлема Володя видел только его сердитые бесцветные глазки и мохнатые брови, беспрестанно шевелящиеся, словно гусеницы.

— А на кой тебе сталтех-то понадобился? — поинтересовался Гончаренко.

— Есть люди, которые за них денег дают, гражданин подполковник-начальник, — терпеливо, как сумасшедшему, пояснил Бандикут. — В нормальной кондиции, конечно, а не за этот хлам… Нет, ну надо ж вам было так его порубить! Я ведь аккуратненько, в затылочек…

— А чего он был такой… неторопливый? — неожиданно для себя подал голос Рождественский, подбирая пистолет и вытряхивая из ствола набившийся песок.

Гончаренко аж крякнул от удивления — мол, не ты ли только что, испугавшись неторопливого, палил во все стороны и трясся аж до обморока? Володя почувствовал, что краснеет до самой макушки. Утешала его только мысль, что через стекло шлема это, наверное, не так заметно.

— Да глушёный потому что, — невозмутимо ответил Бандикут. Поняв по общему молчанию, что этой информации недостаточно, пояснил: — У них бывает фигня какая-то типа инфекции. Потому и глушёный. Здорового я бы один не стал отлавливать, что я, самоубийца? А этот мне утром подвернулся, я сразу усёк — что-то с ним не то. Километра три шёл следом, уже монету подсчитывал в уме. А тут вдруг вы нарисовались, черти… — Бандикут с ненавистью пнул ещё подёргивавшийся закопчённый торс сталтеха.