Вы ведь были известным фотографом. Я навёл справки.

– И что?

– В полиции нужно быть немного психологом, понимаете?

– Нет.

– Кажется странным. Фотограф, потом фермер. С человеком должно что-то случиться. Для таких перемен. Ваша супруга так и не нашлась?

Фермер демонстративно не ответил. Но внутри него было с десяток ответов. И при каждом у сержанта вырывали бы ноготь. При всей внутренней силе и внешнем спокойствии ненависть просачивалась сквозь его зрачки. Возможно, потому что они были расширены.

– Не жалко? – после небольшой паузы решился продолжить разговор полицейский.

– Нет. Хотите попробовать?

– Вряд ли.

Месье Саджер резко встал и подошел к клетке, достав первого попавшегося кролика.

– Берите тесак. Смелее!

Словно приклеенный, кролик уже лежал на столе. Сержант взял в руки орудие.

– Почему он не убегает?

– Они дрессированные, – серьёзно заявил месье Саджер.

– Шутите! Вы взяли первого попавшегося. Нельзя дрессировать восемьсот кроликов одновременно.

– Инстинкт. Когда чуть ударяешь их спиной. Я рассказываю уже третий раз за два дня. Мне становится скучно. Будете убивать или нет?

– Нет. Как? Он смотрит на меня. Я не понимаю, как это вообще можно делать? Таким варварским способом.

– Ему не больно. Раз – и всё!

– Ему, да, наверное. Как я должен себя после этого чувствовать?

– Узнаете.

– Мне кажется, Вы не поймёте, о чем я говорю.

– Почему не пойму? О сострадании. О жизни. Прерванной жизни.

– Вы маньяк!

– Фермер.

– Бессилие? – сержант перешёл на другой тон, тон человека с пистолетом на боку. Справедливость была отложена в сторону, конфликт разгорался.

– Верните мне тесак, пожалуйста.

– Его бессилие. Думаю, дело в этом. Вам это нравится!

– Верните тесак!

– Я куплю этого кролика.

Сержант полез в карман за кошельком. Тесак мешал его рукам, и он положил его на стол.

– Вот, пожалуйста, семьдесят евро.

– Я не продаю кроликов, – фермер растянул уши кролика по столу, демонстрируя всем своим видом, что он уже решил судьбу этого животного. – Это кролик, я убиваю их по сотне в месяц.

Защитить. Защищать. Рука сержанта потянулась к кобуре. Фермер заметил это инстинктивное движение руки оппонента и взял тесак со стола. Ситуация стала смахивать на вестерн.

– Бросьте, не сравнивайте жизнь человека и кролика.

– Продайте его мне. Я заплачу вам сто евро! Вы же не собираетесь сделать это лишь назло? – голос человека в форме дрожал и пальцы касались ручки пистолета.

Легкий свист. На столе образовалась очередная засечка. Кролик был мертв.

– Я мог убить Вас, – на выдохе сказал полицейский. Его голова кружилась.

Лапа кролика несколько раз дернулась.

– Я не продаю кроликов. Только крольчатину, – спокойно, без эмоций, ответил месье Саджер.

– Я куплю эту.

– Хорошо. Семьдесят евро. Я сниму шкуру.

– Можно попросить не разделывать?

– Тогда шестьдесят пять.

Полицейский отсчитал деньги.

– И голову?

– Что? – не слыша своего голоса, спросил сержант.

– Голову? Положить в пакет? Вы ведь собираетесь его хоронить?

– Да, положите.

– Пора прощаться. У Вас еще есть вопросы?

– Вор будет наказан, не сомневайтесь.

– О! Я верю в это!

****

Мистер Конго

Ровно в девять тридцать утра дверь микроавтобуса зажужжала электроприводом. В проеме черного мерседеса показались два человека. Клод Саджер младший и его помощник – Меган. Последний являлся подающим надежду су-шефом на службе в ресторане Саджер. Рыжая борода, грузное тело викинга и татуировки в стиле норвежских саг выдавали в нем чужака в этой стране. Он был скандинавом. В начале двадцать первого века быть шефом-скандинавом было, пожалуй, почетнее, чем в начале двадцатого являться норвежцем-полярником. Меган был финном, и его французский желал лучшего даже после трех лет на кухне Саджера. Первым из автомобиля вышел шеф. Перед ним, переливаясь отражениями в стеклянных фасадах, красовался аэропорт Ниццы.

– Меган, ты за тележкой, пожалуйста. Я буду их выгружать. Месье, вы поможете мне?

– Да, да! – с радостью ответил водитель.

Чернокожий мужчина пятидесяти лет взялся помогать шефу доставать клетки с кроликами.

– Я… Я, – наконец решился сказать водитель, – Ваш фанат. Я много путешествую, по работе. Часто летаю. Это я сейчас водитель, заменил брата, а так я кедди. Я работаю с Аланом Монтаже. Ношу его клюшки.

– Да, я понимаю, кедди. Я раньше играл. Правда, это давно.

– Профессионально?

– Нет, но достижения были. У нас за забором гольф-клуб, и полдетства я провёл там.

– «Мутон»?

– Да. Раньше он назывался «Семь кедров». А ваш Алан, он?

– Он двести двенадцатый в мировом рейтинге. А был даже в сотне.      Какие они необычные! — переключился на кроликов водитель.

Клетка за клеткой оказывалась на тротуаре.

– Я два раза ел их в вашем ресторане. До звезды и после.

– Понравилось?

– Прекрасно.

– И когда лучше?

– Не скажу, что после было вкуснее. Но дороже, это точно.

– Обслуживать ресторан со звездой – совсем другое дело. Это стоит дороже.

– Понимаю. У чемпионов всё дороже, клюшки, отели и кедди.

– Да, это так, – не хотя обидеть, но и не желая вступать в дальнейший диалог, ответил своему почитателю шеф.

– Я видел их только на тарелке, — нагнувшись и заглянув в клетку к Ли, сказал водитель. – Не думал, что они могут быть розовыми. Розовые самые вкусные, – пошутил водитель.

– Редкий случай, – ответил шеф, глядя на клетку с Ли. У него не было настроения болтать. Его мысли были уже на таможенном контроле аэропорта. Он не спал всю ночь, и сейчас его тело охватило волнение.

– За ваших кроликов не жалко двести сорок евро. Я знаю толк в ресторанах. Иногда месье Монтаже меня угощал, когда хорошие призовые. Да и сам! Но всегда только в ресторанах со звездой. Или с рекомендациями. Это его – спускать деньги на кухню. Вообще – спускать деньги. Моя жена меня не понимает, говорит, я оказался хорошим учеником у дурного учителя. Я в этом плане больше француз, чем она! Спросите меня! Я знаю все рестораны с тремя звездами в мире. Хотя приехал из Конго. Там собирал кокосы, а здесь! Здесь мячики для гольфа, – водитель громко и добродушно засмеялся, изобразив пантомимой, как он лезет по пальме и трясёт её.

– Вы подняли мне настроение, – слегка посмеявшись, сказал шеф.

– Спасибо