Шерри боялась, что происшествие в больнице вызовет у нее новый приступ ее странной болезни, и пыталась мысленно отгородиться от неприятного инцидента.

Это было трудно. Вчера вечером она несколько раз бралась за телефон, чтобы позвонить Каролине, спросить у нее номер красавчика детектива Хаттона и сказать ему, что она попытается помочь. Но всякий раз у нее случался очередной приступ, и ее чуть ли не парализовывало от холода. Нет, толку от нее все равно никакого не будет.

У нее на коленях лежал альбом. Она бесцельно водила карандашом по листу – случайные линии в такт ритму прибоя, бьющемуся о берег в дюжине ярдов от нее, на большее ее просто не хватало. По крайней мере, ее не трясло. Уже хорошо.

Шерри подмывало нарисовать лицо детектива Хаттона, которое с прошлого вечера стояло у нее перед глазами. Она помнила каждую его черточку. Темно-каштановые волосы коротко пострижены. Карие глаза, красиво очерченный чисто выбритый подбородок. В каждом жесте сквозит уверенность, взгляд умный, оценивающий окружающих и мотивы их поведения, без дела рта не раскрывает.

Шерри запомнила бы его, даже не обладай она талантом художника. Такое лицо так просто не забудешь. И стоит признать, ее впервые за долгое время бросило в жар при виде незнакомца.

А потом тот полицейский в больничной палате стал унижать женщину, и холод снова пробрал Шерри до костей. Теперь он снова начал подбираться к Шерри, и она постаралась быстренько выбросить из головы мысли о вчерашнем дне, включая детектива Хаттона.

Внезапно рядом с тенью от зонта легла еще одна. Шерри оторвала взгляд от альбома и увидела простые коричневые «оксфорды» в сочетании с брюками цвета хаки. Неплохой стиль, кто бы спорил, но явно не для пляжа.

Она прикрыла глаза козырьком ладони и прошлась взглядом вверх к голубой рубашке поло, аккуратно заправленной в брюки, и к лицу детектива Джона Хаттона.

– На вас не слишком много одежды для пляжа? – спросил он вместо приветствия.

– Не больше, чем на вас, детектив Хаттон, – не осталась в долгу Шерри.

– Ну да, но я ведь не в отпуске, как вы, – сказал Джон.

Слово «отпуск» в его устах прямо-таки сочилось ядом, а сам он излучал напряжение.

– Это проблема? – приподняла она бровь.

– Для вас точно нет.

– Я чем-то могу вам помочь, детектив Хаттон?

Шерри почувствовала, как ее пальцы движутся вместе с карандашом, на этот раз выводя настоящую картинку, но она не обратила на это внимания. Ей было не привыкать рисовать, не глядя на бумагу.

Она сфокусировалась на Хаттоне, который по-прежнему стоял над ней, так что ей пришлось запрокинуть голову чуть ли не до боли в шее. Вне всякого сомнения, он делал это намеренно. И это бесило ее. А еще… ей вдруг стало жарко.

– Серьезно? – сказал он. – А вы сами не догадываетесь!

Господи, как же хорошо ощущать тепло! По-видимому, влечение или что там она к нему вчера почувствовала с первого взгляда, имело весьма необычные последствия.

Шерри выпрямила спину. Она не собиралась покорно позволять ему говорить с ней свысока, в прямом и переносном смысле. Она поднялась, выбралась из-под зонтика, заткнула карандаш за ухо и прижала альбом к груди.

Будучи ростом в пять футов и восемь дюймов, Шерри привыкла, что ее глаза обычно находятся на одном уровне с глазами собеседника. Так было практически со всеми мужчинами, но только не с Хаттоном. В нем как минимум шесть футов три дюйма.

– Чего именно вы хотите, детектив Хаттон?

Она старалась не замечать голубые отблески в его глазах, особенно заметные в золотых предвечерних лучах.

– Чего я реально хочу, так это знать, почему вы не сказали мне об этом. – Он указал пальцем на ее грудь.

Она окинула себя взглядом. О чем это он, о ее одежде?

– Мне просто холодно. Находиться на пляже в рубашке с длинным рукавом – не преступление.

– Нет. – Он сделал несколько шагов вперед, подойдя к ней вплотную, и забрал у нее альбом. – Я вот об этом.

Он внимательно посмотрел на рисунок. Шерри бросило в краску. Ей не хотелось объяснять постороннему человеку, что это за петельки и крючочки. И тем более выкладывать ему свою историю о проблемах с рисованием. И вообще, она ни перед кем не собиралась оправдываться из-за временного отсутствия таланта.

– Верните мне его. – Она потянулась за альбомом, но он отступил.

– Почему вы не сказали мне об этом вчера? – Он потряс альбомом.

О чем? О том, что она утратила способность рисовать?

– Послушайте, это трудно объяснить…

– Правда? Неужели так трудно взять и сказать: «Я художник-криминалист. Может, я могу вам чем-то помочь?»

Он развернул альбом так, чтобы она увидела картинку. Шерри вся сжалась и уже приготовилась защищаться, но тут ее взгляд упал на бумагу.

Оказывается она, сама того не подозревая, нарисовала портрет детектива Хаттона. Вышло очень похоже.

– Вы мне сильно польстили, – продолжал тем временем Джон с альбомом в руках. Шерри, словно завороженная, смотрела на портрет. Работа, конечно, далеко не самая лучшая. К тому же это всего лишь эскиз – грубые, угловатые линии, – но Хаттон был узнаваем, и это был ее первый за несколько недель настоящий рисунок.

И создала она его на автопилоте. При этом ее не трясло от холода. Более того, теперь, когда она вышла на солнце, ей вдруг стало по-настоящему жарко. Она сняла рубашку и завязала ее на талии. Солнышко припекало, согревая своим теплом ее плечи и спину, и это было просто волшебно.

Однако она никак не могла понять, к чему клонит Джон Хаттон.

– Зачем вы здесь? – спросила она напрямую.

– Почему вы не сказали мне вчера в больнице, что вы художник-криминалист?

– У меня нет привычки обсуждать свою профессию с абсолютно незнакомыми людьми. – Она выхватила у него альбом.

– Вы видели, что там вчера творилось, как ужасно Фрэнк Шпенглер обошелся с бедной женщиной, стараясь выбить из нее сведения, пригодные для рисунка, и ничего не предприняли. Вы просто сбежали.

Шерри совершенно растерялась. Что она должна ответить на это? Да, она действительно сбежала. Ее так трясло, что она еле вставила ключи в дверцу машины, чтобы отпереть ее. Но она не станет объяснять ему это.

– Я просто заехала за подругой и стала свидетелем вашей ситуации.

– Вы так торопились на ужин, что не могли помочь женщине, которая только что пережила самую ужасную драму в своей жизни?

– Знаете что, детектив Хаттон? Вчера я ничего не могла сделать. К тому времени, как вы вошли в палату и вывели оттуда своего человека, урон уже был нанесен. Эта женщина не стала бы больше ни с кем разговаривать.