До рождения Беллы Иеремия для нее олицетворял собой весь мир. Керри-Энн вспомнила тот вечер восемь лет назад, когда они впервые встретились, — он подобрал ее голосующую на обочине. Она как раз направлялась в Лос-Анджелес, где вроде бы имелась вакансия бармена, и он пригласил ее переночевать у себя дома, в Топанга-Каньоне. Она так и не добралась до Лос-Анджелеса, потому что с того дня они стали неразлучны. Ей исполнилось двадцать два, и последние семь лет она была одна, сбежав от очередных в длинном списке приемных родителей (которые, надо полагать, обрадовались этому). Иеремия же не просто дал ей дом. Он заставил ее пустить корни. С ним она впервые поняла, что значит «чувствовать себя как дома»… и принадлежать кому-то.

Иеремия был соло-гитаристом в рок-группе под названием «Разложение городской цивилизации». Первые пару лет она неизменно бывала на каждом его выступлении, присутствовала даже на репетициях, потому что получала истинное наслаждение, глядя, как он играет. Она не возражала, когда в его жизни время от времени появлялись другие женщины; в ее глазах от этого он становился еще более желанным. В конце концов, именно с нею он возвращался домой каждый вечер, чтобы заняться пылкой и сладкой любовью. До него у нее тоже была целая череда любовников, многие из которых становились случайными партнерами на одну ночь. Но с Иеремией у нее все было по-настоящему. Она влюбилась. В нем ей нравилось все: лицо, руки, голос, низкий соблазнительный смех, то, как плавно и гибко он передвигался по сцене — гораздо сексуальнее, чем любой рок-идол, — и даже его запах и то, как пахла их постель после ночи любви. Когда они, обнаженные, лежали рядом, ей никогда не надоедало гладить его кожу, ласкать его золотисто-коричневую, как поджаренный гренок, грудь или запускать пальцы в его темные вьющиеся кудри, которые напоминали ей мех какого-то экзотического лохматого зверя. Он представлялся ей самим совершенством. И кому какое дело, что они перебивались с хлеба на квас, или что их убогий домишко, построенный каким-то хиппи, когда тот наверняка нагрузился зельем под завязку, буквально рассыпался на части, или что счета частенько не оплачивались вовремя?

Наркотики были неотъемлемой частью этого богемного образа жизни: в любой момент хоть кто-то из членов группы находился под кайфом. Поначалу Керри-Энн старалась держаться подальше от подобных развлечений, боясь закончить так же, как и ее мать, но Иеремия понемногу начал давить на нее все сильнее. «Ты ведь веришь мне, правда? — напирал он, сопровождая свои слова невинной и неотразимой улыбкой. — Неужели ты думаешь, что я способен причинить тебе боль?» И наконец она сдалась. На первых порах это было зелье на вечеринках — травка, «экстази», дорожка кокаина. Обнаружив, что беременна, Керри-Энн тут же бросила это баловство, но после рождения Беллы, когда стало ясно, что поезд, имеется в виду Иеремия, покидает вокзал без нее, она вновь возобновила это занятие. Теперь, с ребенком на руках, она больше не могла ходить на все его концерты, как раньше. Лишившись ее недреманного ока, он стал возвращаться домой все позже и позже, иногда приходил только утром; от него все чаще пахло чужими духами, а не сигаретным дымом или выпивкой. Она забеспокоилась, что он может оставить ее ради какой-нибудь, не связанной по рукам и ногам и не так уставшей, как она. Она готова была на все, чтобы удержать его, а единственным, что у них было общего, помимо Беллы, оставались наркотики.

Поначалу у нее было ощущение, что она оказалась в двух лучших мирах одновременно. Днем она ухаживала за Беллой — милой, драгоценной дочуркой, и, когда та обнимала свою мамочку за шею пухлыми ручонками, Керри-Энн чувствовала себя на седьмом небе от счастья; а по вечерам она кайфовала вместе с Иеремией и его товарищами по группе. Нет, никаких тяжелых наркотиков. Они появились позже. К тому времени, когда она призналась себе, что крепко подсела на крючок, было уже слишком поздно. О том, чтобы завязать, речь уже не шла. Ее каникулы в аду, начавшиеся с первой сигареты с марихуаной, которую они с Иеремией выкурили вместе, растянулись на целых четыре года, в течение которых она оказалась потерянной для всех, включая себя.

Нет, она не питала никаких иллюзий относительно того, почему у нее забрали дочь. Она просто хотела вернуть Беллу обратно.

Не говоря ни слова, Керри-Энн извлекла из бокового кармана джинсов монету[13]и с размаху припечатала ее на стол перед социальной работницей.

— Вот чего я сумела добиться за шесть месяцев, — сказала она. — Известно ли вам, какого труда мне это стоило? Вы никогда не пытались вкатить ручную тележку с камнями на крутую гору? Вот на что это похоже. А знаете ли вы, что помогает мне выжить? Единственное, что заставляет меня передвигать ноги, чтобы сделать очередной шаг, — моя маленькая девочка. Не проходит и часа и даже единой минуты, чтобы я не думала о ней. Когда бы не считала дни, оставшиеся до встречи с Беллой. — По щеке у Керри-Энн скатилась одинокая слеза, и она сердито смахнула ее тыльной стороной кисти. Она когда-то поклялась себе, что не проявит слабость перед миссис Сильвестр, и будь она проклята, если не сдержит слово.

Непреклонная инспектриса смягчилась.

— Я не хочу показаться вам бесчувственной, — сказала она. — Однако, несомненно, вы должны знать, что вас ждет. Планка поднята очень высоко, Керри-Энн. Да, я вижу, что вы проделали долгий путь, но и пройти вам предстоит не меньше. — Она умолкла, словно решая, стоит ли продолжать, но потом все-таки добавила: — Нет ли у вас родственников, которые могли бы вам помочь? Кого-нибудь, кто мог бы оказать реальную помощь и поддержку? В этом случае суд, возможно, отнесся бы к вам мягче, снисходительнее.

Именно поэтому Керри-Энн и направлялась сейчас к своей сестре.

Линдсей Маргарет МакАллистер Бишоп. Керри-Энн еще раз мысленно повторила незнакомое имя, словно пробуя его на вкус. Интересно, как она выглядит, эта Линдсей? Замужем ли она? А дети у нее есть? Добилась ли она успеха в жизни или прозябает в бедности? Если она такая же, как я, то помощи от нее будет мало. А вдруг она окажется этакой футбольной мамочкой[14], которая живет в пригороде? Скорее всего, она не захочет, чтобы Керри-Энн ее размеренную и приятную во всех отношениях Жизнь превратила в такой же бардак, что и свою собственную.

Как бы то ни было, но внезапное появление давным-давно забытой сестры наверняка повергнет ее в шок. Керри-Энн, рассудив, что телефонный звонок произведет не столь сильное впечатление, как личная встреча, решила нанести Линдсей визит. В этом случае ей будет труднее сказать «нет».

Керри-Энн порылась в Интернете — поисковик «Гугл» оказался очень полезен, — так что кое-что о своей сестре она все-таки знала. Имя «Линдсей Бишоп», набранное в строке браузера, вывело на экран по меньшей мере дюжину ссылок, большая часть которых представляла собой статьи о земельном участке, который принадлежал Линдсей. «Местная владелица книжного магазина оказалась в самом центре земельного скандала» — гласил один из заголовков. Некая крупная гостиничная сеть пыталась выкупить землю у местных владельцев, чтобы построить фешенебельный гольф-клуб. Линдсей осталась единственным очагом сопротивления. Так что теперь Керри-Энн было известно о своей сестре две вещи: у нее есть собственный дом и она отличается твердым характером. Впрочем, поможет ей эта черта характера Линдсей или нет, она пока не знала.