– Нет… точно не знаю.

– Я мог бы вывести тебя наружу.

– Кто ты? – Она знала его голос, ибо уже слышала его раньше.

Темная фигура приблизилась к Марии и взяла ее за руку:

– Я Джеймс, твой брат, – сказал он.

– Ох, слава богу! Давай уйдем отсюда!

– Я сказал, что могу вывести тебя отсюда. – В его голосе звучало скрытое торжество. – И хотя я буду рад это сделать, я кое-что попрошу у тебя взамен.

– Что? – Она не понимала. Почему он так странно ведет себя?

– Я хочу получить награду – миниатюрный портрет нашего отца, тот, который ты носишь сейчас.

Сегодня утром Мария прикрепила брошь с миниатюрой к своему корсажу, словно это могло привлечь внимание отца. Мария любила этот портрет; он был единственным осязаемым напоминанием об отце, которое она имела. Ей нравилось смотреть на его длинное овальное лицо с тонким носом и полными губами. Втайне она желала походить на него, хотя бы когда вырастет. Она знала, что не похожа на мать ничем, разве что ростом.

– Нет, – ответила она. – Выбери что-нибудь другое.

– Мне больше ничего не нужно.

– Я не могу отдать его тебе. Это мое сокровище.

– Тогда я не смогу помочь тебе. Выбирайся сама.

Он быстро оттолкнул ее руку и побежал к двери. Девочка слышала затихающий звук его шагов, а потом осталась одна в темноте.

– Джеймс! – позвала она. – Джеймс, вернись!

Его смех донесся из прихожей.

– Джеймс, я приказываю тебе! – крикнула она. – Вернись немедленно! Я твоя королева!

Его смех прекратился, и мгновение спустя брат снова стоял рядом с ней.

– Ты можешь приказать мне вернуться, – угрюмо буркнул он. – Но ты не можешь приказать мне вывести тебя отсюда, если я решу остаться здесь с тобой. Я сделаю вид, что тоже заблудился. Так что отдай миниатюру, и я выведу тебя. Иначе мы будем сидеть здесь и ждать, пока стража не найдет нас.

Пока она принимала решение, ее губы дрожали.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Возьми ее себе.

Правда, Мария отказалась сама снять брошь – пусть Джеймс сам возится с застежкой.

Но он проворно отстегнул брошь. Должно быть, он долго рассматривал ее, если знал, как сделать это в темноте.

– Ну вот, – сказал он. – Ты забываешь, что он и мой отец тоже. Я хочу иметь что-то на память о нем. Обещаю, что буду бережно хранить портрет и он останется в целости.

– Пожалуйста, уйдем отсюда, – попросила Мария. Утрата миниатюры была настолько болезненной, что ей хотелось как можно скорее выйти на улицу, как будто солнечный свет мог волшебным образом изменить случившееся.

Мария пыталась забыть об этом случае, и в следующие дни ей почти удалось убедить себя, что потеряла брошь в темных комнатах – оставила ее в подарок отцу. Она была рада, когда Джеймс на несколько месяцев отправился к своей матери в Лохлевен. К тому времени, когда он вернулся, она почти забыла о миниатюре.

Ветер завывал в пустых заснеженных полях, замедляя продвижение маленького отряда. Они находились на пути из Лонгниддри к более крупному городу Хаддингтону; там Джордж Уишарт собирался проповедовать по призванию Святого Духа, несмотря на предупреждение, полученное от местного лорда Патрика Хепберна, графа Босуэлла. Продолжая свой путь ненастным январским днем, они следили за всеми подозрительными движениями. Это могли быть и дружественные лорды, обещавшие встретить их здесь, но они не исключали возможности столкнуться и с врагами.

Во главе небольшого отряда явственно различалась стройная фигура всадника, горделиво восседавшего на своем скакуне, который бдительно осматривал дорогу и держал наготове двуручный меч. Это был молодой человек лет около тридцати, работавший наставником двух младших сыновей сэра Хью Дугласа из Лонгниддри и служивший окружным писарем. Его звали Джон Нокс, и он больше не преклонял колени перед распятием и не умолял Христа открыть, почему Он отвернулся от Шотландии. Ответ пришел от Джорджа Уишарта: это Шотландия отвернулась от Бога, сбитая с пути и увязшая в «трясине папизма». В свою очередь, Нокс отрекся от сана священника и принял реформатскую веру. Это было опасное решение.

За стенами неприступного замка Стирлинг, где жила королева-мать, и такого же грозного замка Сент-Эндрюс – там устроил свою резиденцию кардинал Битон, – реформисты ходили от дома к дому со своими «контрабандными» Библиями и незаконными проповедями. Надежно укрытые от глаз и ушей королевы и кардинала, они вербовали новых сторонников среди населения, которое если и не «жаждало справедливости», то, по меньшей мере, было готово искать новые пути обращения к Богу. Во всем христианском мире, словно подводное течение или песня сирен, раздавался незримый призыв: «Придите и испейте из вод этого источника». Люди припадали к запретным водам по разным причинам: некоторые от настоящей жажды, другие – из любопытства, а третьи – из-за дерзкого характера и мятежных настроений. Троянским конем Генриха VIII были не подкупленные и запуганные вельможи, которых он отослал на север, а реформисты, последовавшие за ними со своей миссией.

Джордж Уишарт, опьяненный новым «вином» протестантской теологии из Европы, учил и проповедовал достаточно открыто, чтобы кардинал навострил уши и, словно охотничий пес, почуявший дичь, попытался выследить его. Уишарт продолжал свои смелые проповеди перед растущей паствой, временно уклоняясь от ищеек кардинала. Теперь он направился в окрестности Эдинбурга, несмотря на предупреждение верных друзей, что королева и ее подручный граф Босуэлл готовы схватить его.

По крайней мере, сторонники умоляли его не выступать так публично, как раньше.

– Буду ли я прятаться как человек, который стыдится своего дела? – ответил Уишарт. – Я осмелюсь проповедовать, если другие осмелятся слушать!

Теперь в полях Лотиана они ожидали встречи с единомышленниками из Западной Шотландии. Ради этого протестанты оставили безопасный Файф, где сосредоточилось наибольшее количество новообращенных.

Джон Нокс поднял грубый меховой воротник своего плаща и пристально вгляделся в снежную даль. «Клянусь Богом, пусть враги придут, и я выкошу их, как пшеницу!» Он крепче сжал рукоять меча.

Нокс знал, что священники не должны носить оружие. «Но могу ли я по-прежнему называть себя священником? – подумал он. – Нет, клянусь кровью Христовой! Эта богопротивная церемония, через которую я прошел в своем невежестве, сделавшись священником, была ничтожной, и даже хуже. Я отрекаюсь от нее, услышав ясный призыв от Господа. Нет, я больше не католический священник».

Уишарт прочитал две проповеди в Хаддингтоне, в самой большой местной церкви. Лишь очень немногие пришли послушать его после тысяч людей, собиравшихся на его увещевания в других местах.

– Это граф Босуэлл, – представил его Уишарт немного позднее, когда они устроили небольшую вечернюю трапезу в доме Джона Кокберна в Ормистоне. – Он лорд этих земель. И, должно быть, он предупредил людей, чтобы они держались подальше от меня.