Йомена лишь мимолетного взгляда из-под ресниц, но не проронив ни слова, она прошествовала мимо них прямо на крыльцо и вошла в управу. Переглянувшись, они отправились следом. Старый Эд, как видно, торопился. Не желая задерживаться дольше необходимого, он скороговоркой протараторил венчальные слова о таинстве семейных уз и выложил перед ними на стол старинную книгу, уже заботливо раскрытую на нужном развороте.

Первым процарапав своё имя, Йомен отступил в сторону, уступая место Анне. Она взяла в руки перо и склонилась над пожелтевшей страницей, но тут же замерла, и, уловив её секундное замешательство, Йомен вдруг с ужасом подумал: «Вот сейчас она бросит перо на пол и заявит, что и знать меня больше не желает». К его удивлению, Анна быстрым росчерком отметилась в книге и, всё так же не поднимая глаз, обратилась к стоявшему рядом напыщенному отцу:

— Куда теперь?

Потирая руки, тот расплылся в кривой улыбке:

— К сватье. Уж она-то наготовила кушаний, аж стол ломится, а такое дело не грех и отметить. Сегодня погуляем на славу!

Залихватски закинув руку на плечо всегда готового к халявному угощению пенными напитками Петро, он с громким шумом вывалился из дверей управы, на ходу бросив взвизгнувшей от восторга Маришке золотой, выуженный из кармана, от чего та сразу разрумянилась и кинулась в пляс, а потом, подпрыгивая от нетерпения, устремилась им вдогонку.

Повернувшись к Анне, Йомен протянул ей руку, но она отвернулась от него, язвительно усмехаясь:

— Ты разве не слыхал, что сказал отец? Впереди у тебя славная гулянка!

После чего, так и не подав ему руки, спустилась с крыльца и скрылась за углом.

Оставшись один, он вышел наружу, так до конца и не уверенный, сбылось ли его заветное желание, обещанное озёрной девой, на счастье или на беду.

Глава 10. Маришка

Дни потекли как обычно, за исключением того, что Йомен теперь ходил по селу в состоянии какого-то приподнятого помутнения. Работа спорилась в его руках и, мурлыча под нос незатейливую песенку, за неделю он умудрился переделать всё, что было запланировано на месяц. Поспешавший, чтобы угнаться за ним, Петро в конце третьего дня выбился из сил и, плюнув, принялся двигаться дальше в своём темпе, лишь изредка вскидывая голову, чтобы подивиться на улыбающегося чему-то в собственном воображении Йомена и, качая головой, вернуться к молотку.

Дувшаяся весь первый день Анна к полудню второго оттаяла. Её ненасытная натура жаждала общения, и за обедом она принялась оживлённо пересказывать Йомену последнюю сплетню о том, как Маришке на ярмарке какой-то заезжий цыган подарил серьги из монет, да не простые, а заговорённые. Теперь, коли той вздумается, она может приворожить любого парня и взять над ним безраздельную власть. Вполне справедливое замечание Йомена о том, что единственное, над чем Маришка сможет взять безраздельную власть, так это свинарник Старого Эда, раззадорило её настолько, что, раздосадованная его неверием в чародейские серьги, она принялась спорить с ним. Слова сыпались с её губ, как отшелушиваемые белкой скорлупки с кедровых шишек. В итоге Йомен был вынужден сдаться, но ничуть не расстроился. По крайней мере, она говорила с ним. О большем мечтать ему пока не приходилось.

Сразу после свадьбы напустив на себя неприступный вид, к ночи Анна задувала все свечи, кроме одной, и, скрывшись за перегородкой, появлялась уже в спальной сорочке и с заплетёнными на сон косами, решительно шествуя мимо обескураженного Йомена к дальней половине кровати, всем видом давая понять, чтоб он и помышлять не смел о чём-то супружеском. Опасаясь навлечь на себя столь нежелательную сейчас порцию её гнева, он и не позволял себе ничего лишнего, рассматривая её украдкой в течение дня, пока она хлопотала у стола или, склонившись, разжигала огонь в печи.

В остальном же со стороны они казались обычной деревенской семьёй, каждый вечер зажигавшей начинавшие темнеть окна избы уютным домашним счастьем.

Так продолжалось бы и дальше, если бы не острый язык уязвлённой Маришки, затаившей кровную обиду на стайку сельских девиц, разнёсших по селу развесёлую байку о её ранней зорьке с удалым цыганом. Столкнувшись нос к носу с Анной на крыльце трактира, она вспыхнула кумачом, когда та принялась вполголоса шушукаться с подружками, исподтишка бросая на горевшую со стыда Маришку насмешливые взгляды. Решив, что этого недостаточно, Анна выступила вперёд и участливо осведомилась:

— А что, Маришка, много ль женихов уже приворожила? Али серьги-то оказались не волшебные?

Рассвирепев, та бросилась к обидчице и, отбросив природную кротость, завопила:

— А ты, ты сама-то приворожила кого? Али по отцовской указке спихнули замуж, да так и маешься, нос воротишь, да мужу в кровать к себе ходу не даёшь?

Обескураженная Анна захлопнула рот и, окатив Маришку уничижительным взглядом, молча прошествовала мимо.

Тем же вечером, словно стремясь доказать всем, что у них всё по-настоящему, она скинула с себя платье прямо у постели в свете свечей, не прячась за ширму, и, накинув полупрозрачную сорочку, обернулась к Йомену, с вызовом глядя ему в глаза:

— Ну, спать идёшь?

Не решаясь проверить, верно ли он истолковал сей призыв, он стянул с себя рубаху и, подойдя к ней вплотную, поколебавшись, несмело обвил рукой тонкую талию, робко привлекая её к себе. Однако он зря осторожничал. Ласково привечая его, она не оттолкнула прочь его руки, а поддалась настойчивым поцелуям, всё более уверенным градом покрывавшим её лицо.

После этого она уже не сторонилась и, не таясь, дозволяла ему прилюдно обнимать себя, мимолётно касаясь губами его щеки. Видя, что дело идёт на лад, Старый Эд воспрянул духом и, вызвав как-то Йомена на мужской разговор, пока женский пол, с ахами и вздохами тыкая пальцами в изящное кружево, восторгался новым платьем Анны, между делом даже обмолвился о внуках.

Впрочем, об этом судить было ещё рано. После той ночи Анна больше не подпускала его к себе. Но, наслаждаясь зыбким счастьем, Йомен всё равно упивался долгожданной возможностью каждый день быть рядом с ней. Просыпаясь посреди ночи и щурясь на заглядывающий в окна любопытный Полуночный Месяц, он слушал её мерное дыхание, уповая лишь на то, чтобы так продолжалось вечно.

Глава 11. Цыган

Блаженную тишину прервал стук калитки и ворчание во дворе. Всю последнюю неделю проходивший чернее тучи Петро изводил себя лютой ревностью. Вот и сейчас, прогрохотав башмаками по крыльцу, он брякнул кулаком по столу, объявляя, что, не медля ни минуты, отправляется на поиски коварного цыгана, столь полюбившегося Маришке, чтобы хорошенько