– У меня немало друзей служили в войсках противовоздушной обороны, – поведал Шестоперов. – Так они говорили, что очень часто получается странная история: «тарелка» висит прямо над локатором, глазами ее все видят, а приборы ничего не регистрируют.

– Ваши локаторы, наверное, на радиоволнах работают? – сочувственно поинтересовался Гзуг. – Чего ж тогда удивляться – длинноволновое излучение легко обмануть… Командир, по-моему, это не научные корабли, а боевые.

– По-моему, тоже, – согласился Гаффай, равнодушно разглядывая голограмму «тарелочек». – Что-то вроде маванорских канонерок времен гражданской войны прошлого тысячелетия.

Остальные присоединились к мнению командира, а пилот-долок пренебрежительно заявил, что скорость этих примитивных доисторических драндулетов навряд ли превышает шесть-семь… Тут даже бесподобная «Мысль-6» дала сбой, подбирая в лексике Шестоперова словарный эквивалент для единицы скорости. Наконец поступил перевод: «…шесть-семь узлов». Термин был знаком, но, к сожалению, Кузьма Петрович понятия не имел, чему равен космический «узел»…

– Мне почему-то кажется, что мы видим пресловутых найрухов, – сказал вдруг Хирин Гзуг. – Все данные, как будто, сходятся… Командир, разреши подстрелить ближайшего.

Три перпендикулярных кольца, бессистемно передвигавшиеся до сих пор по всей голограмме, совершили осмысленный маневр, скрестившись на изображении одной из «тарелок».

«Прицел у них такой, – догадался землянин. – Неужели сейчас выстрелит?» Ему было очень любопытно посмотреть, как действует космическое оружие, но на этот раз обошлось без канонады.

– Полагаю, это на самом деле найрухи, – медленно проговорил Гаффай. – Во всяком случае, в прошлую войну у них были корабли такого типа… Нет, не будем связываться… Внимание, врубаю главный двигатель на минимальную тягу. Штурман, взять курс на Второй Спиральный Рукав.

На задней полусфере полыхнули огненные язычки, и Солнце стремительно уменьшилось в размерах, отодвинувшись далеко назад. Не прошло и минуты, как земное светило сделалось неотличимым от тысяч других звездных точек.

– Скорость пол-узла, вышли из системы, – доложил штурман.

– Это мы уже сообразили, храбрец ты наш, – с веселой сварливостью в голосе огрызнулся Визброй. – Ложимся на курс и набираем крейсерскую скорость.

Небесная панорама повернулась градусов на сорок. По левому борту промелькнул и скрылся за кормой голубоватый шар – «Лабиринт» промчался мимо какого-то небесного тела. Картина созвездий непрерывно смещалась и становилась все более незнакомой. Разноцветные светила – одинарные, двойные и прочие, то и дело проносившиеся по голограмме, двигались все быстрее – очевидно, звездолет набирал скорость.

Потом звезды по курсу будто расступились, лишь далеко впереди слабо светилась густая россыпь – жалкое подобие знакомого по земному небу Млечного Пути.

– В ближайшее время ничего интересного не ожидается, – прокомментировал Миран. – «Лабиринт» покинул Третий Спиральный Рукав Галактики, в котором находятся Земля и Солнце, а в наш Второй Рукав прибудем примерно через двадцать суток по времени Ратула. Это около тридцати земных.

– Какая же у нас сейчас скорость? – изумился Кузьма Петрович. – Я догадываюсь, что сверхсветовая…

– Обыкновенная скорость, вот на мониторе цифры – двадцать четыре узла. – Тарениец зевнул. – Другими словами, летим в двадцать четыре тысячи раз быстрее света. Понятно?

Потрясенный в очередной раз Шестоперов неуверенно кивнул. По правде говоря, такие колоссальные скорости, немыслимые с точки зрения земной науки, плохо умещались б сознании, но это были уже его личные проблемы.

– Шли бы отсюда, – не слишком любезно посоветовал Туб Ролианус. – Нечего тут без дела околачиваться.

– Кстати, командир, где разместим пассажира? – спросил Миран.

– В любой свободной каюте… И позаботься насчет питания. А через пару дней, когда подлечишь, приводи его ко мне на собеседование.

– Не раньше чем через пять-шесть. Ему еще лежать и лежать в лазарете.

Гаффай удивленно нацелил на доктора тяжелый взгляд желтых с красноватыми прожилками глаз и осведомился не без раздражения:

– Почему так долго? Ты говорил, что у землянина всего-навсего опухоль в желудке. Такую ерунду за сутки можно залечить.

Разведя руками, доктор ответил, что недостаточно знаком с молекулярными процессами в организмах земных гуманоидов, а потому придется предварительно выполнить кое-какие исследования. Командир недоуменно покачал головой, однако ничего не сказал и отпустил их движением ладони.

Следующие несколько дней Шестоперов действительно провел на больничной койке, накрытой прозрачным колпаком, словно это саркофаг. Бесчисленные анализы и не слишком болезненные, но изматывающие процедуры, которые Миран выполнял при помощи массы хитроумных устройств, утомили старика до последней невозможности. Временами он по странной ассоциации вспоминал последнюю свою охоту, завершившуюся разделкой кабаньей туши. Было в этом лечении нечто, похожее на свежевание: изготовленные на другом конце Галактики механизмы буквально разбирали землянина на кусочки, а затем, освободив от злокачественных клеток, собирали вновь.

Наконец, проснувшись в очередной раз после волнового наркоза, Кузьма Петрович почувствовал себя совершенно здоровым. Врач, осмотрев его, удовлетворенно промурлыкал: мол, «наши дела потихоньку пошли на поправочку».

– Долго еще? – страдальческим голосом осведомился Шестоперов.

– Вот, посмотри сам.

Рядом с кроватью вспыхнули две голограммы его внутренних органов – ну, ни дать ни взять освежеванная туша. Миран пояснил, что левое изображение, на котором подмигивали ядовитой фосфорической зеленью опухоли и метастазы, показывает клиническую картину до начала лечения, тогда как правая голограмма демонстрирует сегодняшнюю ситуацию. Ни малейших признаков болезни на втором изображении Шестоперов не обнаружил и вознамерился безотлагательно покинуть прозрачный саркофаг, в котором провел последние три дня.

– Не спеши, – засмеявшись, остановил его Миран. – Внутри твоих генов могут оставаться мутировавшие цепочки нуклеиновых кислот, и тогда через несколько лет последует новая вспышка злокачественных трансформаций.

– Что теперь прикажешь делать? – агрессивно осведомился Шестоперов. – Валяться здесь до самого Ратула?

– Не больше суток, – заверил его тарениец. – Еще два-три сеанса лучевой терапии – и ты свободен. Сейчас возобновим сканирование твоего генома. А заодно, чтоб не терять время попусту, будешь учиться языкам. Не век же тебе носить телепатическую антенну…

Шестоперов жалобно повздыхал, однако врач был непреклонен, как и все его коллеги на всех мирах всех галактик. На голову землянина опустился опутанный проводами шлем, сознание заполнилось невразумительным бормотанием, и Кузьма Петрович неожиданно для себя уснул.