сёстры! — озирая людишек и слегка труся головой начал мертвец. — Я принёс вам благую весть! Смерть пришла за нами! За всеми нами! За стариками и детьми, за бедными и богатыми, русскими и нерусскими, верующими и нет! Перед ней все равны, все вы — её дети. Но какая мать отступит от своего возлюбленного чада? Она не бросит вас в надвигающуюся мясорубку дикого капитализма, она никогда не оставит вас — горемычных своих сынов и дочерей. Вы — её по праву рождения. Всё, что по воле Божьей было рождено на свет — то по праву принадлежит ей и только ей! За каждой живой тварью, начиная от крошечной травинки и до венца творения, с момента нарождения на свет стоит Она! Да! — Костлявая стоит за вашей спиной и дышит вам в затылок. Смерть с косой и целые тьмы мертвецов — всех тех, кто жил и умирал за вас прежде, все те, чьими стараниями вы обрели дыхание. Все без исключения! Даже эти бесчисленные малютки — первые, робкие, но упрямые, споры жизни, и миллионы океанских рыб и зубастых ящеров, невероятное множество причудливых зверей, обезьян, грубых первобытных людей и всех ваших древних предков! От яслей и до смертного одра — все они вопят в вас в сотни тысяч разных голосов. Молят только об одном — живи! Цепляйся за эту, заранее обречённую на смерть жизнь, непосильно батрачь в этом проклятом колхозе, ишачь, в поте лица, на ненавистном заводе! Продолжай род! Плоди нищету! И будь счастлив! Да-да — будь счастлив! Но, только лишь потому, что иначе — совсем без всякой надежды и ничтожной толики этой зыбкой отрады — тебе не протянуть и дня. Но подумайте, стоит ли оно того? Стоит ли терпеть такие муки ради этих крох? Если бы вы могли трезво мыслить, то всё бы поняли ещё не успев народиться! Но, куда там?… Ведь в вас, во всех ваших членах и в самой крови бурлит весь этот несносный компот, не давая продыху, вновь и вновь распыляя вас в мирской суете сует. Но, Смерть с вами говорит совсем другим языком. Она, как бабка-повитуха, снова и снова монотонно шепчет одни и те же заклятья: «Приди, испей моей воды! Посмотри в глаза мои, протяни ко мне свои руки, несчастный, снова и снова! Снова и снова! Воистину!» Всё в этом мире по праву принадлежит смерти, даже реки и горы, моря и океаны! Ей нет преград и пределов, нету никаких границ, она зрит на все четыре стороны света, зрит за горизонт. И даже тот заветный миг между прошлым и будущим даётся миру лишь взаймы, и жизнь всегда всё возвращает с процентами в виде погибших цивилизаций и навсегда пропавших со страниц истории народов. Все миры, все языки и культуры — есть достояние смерти и её мертвецов. Даже ваши убогие халупы возведены предками, уже почившими. Дело рук мёртвых — всех тех, кому посчастливилось когда-то умереть. И сегодня пришла пора жатвы. Все вы и ваши малые дети — эти не созревшие колосья — все будут срезаны её железным серпом и сложены в снопы!

Никодим силой ударил посохом об пол и тут же, из ниоткуда, объявились его демонические приспешники, двое из которых — пучеглазые, козлобородые, в грязных чёрных обносках стояли подле него, как адские дьячки, а другие столпились в клиросе на верхнем ярусе церкви. Все они ритмично били копытами об пол и протяжно, в унисон, завывали, как дьявольский хор.

Мертвец горделиво задрал голову, весь с головы до пят пылая инфернальным светом, и снова, со всей дури трахнул об пол посохом — отчего разлетелись вдребезги стёкла храма.

— Азъ есмь — правая десница её! Я — есть мессия! Я избран ею нести слово её в массы! Я призван всех и каждого вести за руку в чертоги её! Я — Никодим Петрович Заозерский, добровольно отринувший жизнь, собственноручно повесившийся, погребённый без отпевания в безымянной могиле, не оплаканный, всеми позабытый, не принятый Смертью! Я поведу за собой народы! И не уснуть мне во гробу, покуда не завершу сего Великого деяния!

В церкви вдруг отворились ворота, а за ними, неподвижно, как мумии, стояли восставшие мертвецы. Народ в панике сгрудился в кучу. В разбитые окна вылетели бесы и принялись хищными птицами кружить. Дьявольский клирос прекратил выть и только монотонно, в ритм учащённого биения сердца, настукивал копытами об пол.

— Да начнётся ритуал! Да прольётся кровь! — громогласно возвестил поп — нечестивец. Он уже занёс посох, чтобы отдать команду нежити и бесам начать кровавый пир, как из искажённой страхом и чёрной магией толпы вышла рыжеволосая девочка, семи лет от роду, и смело подошла к Никодиму, и, ничего не говоря, но совершенно бесстрашно, заглянула в его пылающую злобой образину.

Почему на неё не действовало колдовство? От чего её ничто не устрашило? Что у неё было на уме? — Никодим не знал. — Кто ты, дитя? — тихо спросил он.

Но девочка молча глядела на него голубыми глазками и этот её взгляд уже заметно подкосил мертвеца. Да так, что на доли секунды он усомнился во всемогуществе самой смерти. Но, этого хватило, чтобы обескуражить его: ведь кому как не ему — беспокойному мертвецу, не знать, чего значат эти доли секунды во времени и пространстве, и в самом церемониале его?

Девочка вдруг запела: «Богородица, Дева радуйся!». Отчего Никодим, вдруг, взбесился и, тут же, взмахом посоха дал команду своей братии начать расправу над поселянами. Бесы, поджавшие по-рысьи уши, оскалились и замерли в воздухе, готовясь к атаке, а мертвецы медленно двинулись в глубь церкви — прямиком на живых.

Ночь оглоушило частыми раскатами грома и осветило сетью ломанных молний. Мёртвые вдруг остановились, дьявольские музыканты замерли, бесы, планирующие всё ниже над толпой, вдруг сбились с толку, а кое-кто ненароком врезался друг в дружку — кто-то прилично приложился лбом о стену, а кто-то упал на пол.

С людей сошёл морок. Бабы со старухами и детворой принялись креститься и молиться, а мужики вступили в бой с нежитью, тесня её за порог церкви.

Девочка, по-прежнему не моргая, смотрела на Никодима: «Меня зовут Настя, я — дочь подземного царя Ямы».

Храм озарило каким-то нездешним светом. У алтаря, подле Никодима и девочки, материализовался необжигающий, сверхъестественный чудо-огонь, а из пламени его вышел невиданного роста златокудрый, светлоокий мужчина с нечёсанной бородой до пупа, усищами размером с лисий хвост и огромными козлиными рогами на челе.