Словом, спасибо. Но… тебе, конечно, не поздоровится, я думаю, ты к этому готов, после такой книги что уж в какие-то игры играть, мосты наводить, смешно. Да и наш простой советский читатель разорвал бы тебя в клочки, дай ему тебя обсудить! Но это все уже относится к биографии книги, а не к факту ее рождения. Посмотрим. (Хотя не нужно быть оракулом, чтобы…) »[28].

Таким образом, из приведенного письма Василия Аксенова следует, что отрицательный отзыв Бродского об «Ожоге» был получен издательством «Farrar Straus&Giroux» в 1977 году и разговор Аксенова с Карлом Проффером, о котором упоминается в приведенном нами фрагменте воспоминаний Эллендеи Проффер, состоялся в том же году. И тут возникает вопрос. Почему Эллендея относит эти факты к 1980 году? Вероятнее всего, это сбой памяти.

Правда, такую же в таком случае ошибку допускает и Зоя Богуславская, любезно предоставившая в мое распоряжение отрывок своих воспоминаний, относящийся к ее пребыванию в Вашингтоне в этот драматический для Василия Аксенова момент.

Из воспоминаний Зои Богуславской:

«– Заята, ты не поверишь, какой удар я сегодня получил, – наливаясь краской от гнева, взрывается Василий, – это просто невозможно! Какая-то околесица.

Он берет себя в руки, закуривает.

– В это невозможно поверить. Оказывается, „Ожог“ попал на отзыв к Иосифу. Я был счастлив. Он-то, как никто другой, понимает, что значит для меня эта публикация. Вся жизнь перевернулась. В моей голове не укладывалось, как мог он так иезуитски топить меня. Он же хорошо понимает трагичность ситуации, причины, вынудившие меня бросить Москву»[29].

А может быть, Зоя Борисовна тоже ошибается, имея в виду другую встречу с Аксеновым, ведь и он, и она бывали в Штатах и до 1980 года?

В противоречии с сообщениями обеих мемуаристок находится отрывок из записей Майи Аксеновой, сделанный по прибытии в Америку и имеющий, что весьма важно, точную дату.

Из записей Майи Аксеновой:

«1980

10 сентября прилетели из Милана в Н.-Й.

Десять дней жили в Н.-Й. вместе с Васей, Аленой[30], Виталием[31]. Виделись с Бродским. Я раньше с ним никогда не встречалась, а Вася увидел его впервые после ссоры[32]. Живет он в страшной квартире, что-то вроде подвала, но с выходом в маленький садик, – берлога гения. Чувствует себя неважно, но бутылка виски стоит рядом с ним, и он понемногу потягивает. Курит, пьет кофе. Был очень внимателен, подробно старался объяснить, как надо вести дела, какие нужны документы, где лучше преподавать. Сам он числится в Мичиганском университете, но жить там не хочет. Любит Н.-Й., и Мичиган для него тяжелая нагрузка. Последние годы проводит там только один семестр»[33].

Значит, вопреки сообщениям Эллендеи Проффер и Зои Богуславской, разлад между Аксеновым и Бродским был в этот момент преодолен. И Аксенов, видимо, все-таки надеялся на благоприятный исход переговоров с известным издательством. Но его надежды не оправдались. Он еще не создал себе имя у американского читателя, и у него еще не было влиятельных американских друзей, которые могли бы изменить в его пользу мнение издательства Farrar Straus&Giroux, созданное отрицательным отзывом Бродского три года назад. Вероятно, и в 1980 году то, что «Joe, сделал свой job» в 1977 году, сохраняло свою силу. А может быть, Бродский вновь подтвердил свою прежнюю оценку?

Так ли это было на самом деле или иначе, ответить сегодня некому…

Аксенов с семьей вылетел из Москвы 22 июля 1980 года. Накануне отъезда в эмиграцию на него было совершено покушение, когда он вместе с женой Майей на машине возвращался из Казани, куда ездил проститься с отцом.

И вот, когда он оказался на Западе и затем был лишен советского гражданства, сам Бог, как говорится, велел ему напечатать «Ожог». Но тут случилось неожиданное: американское издательство отказалось печатать роман советского эмигранта, запрещенный в Советском Союзе.

Неудача с публикацией «Ожога» на английском языке была для Аксенова тяжелым ударом.

Как пишет Эллендея Проффер, в эмиграции Аксенова и его жену без публикаций на английском языке ожидала бедность, и поэтому Карл считал, что он должен преподавать. Так Аксенов стал американским профессором, преподавателем русской литературы в различных университетах.

По мнению Анатолия Гладилина, которое он высказал в 2011 году, когда я только начинал заниматься американским архивом Василия Аксенова, Бродский своим отрицательным отзывом нарушил негласное правило, существовавшее в эмигрантской среде: произведения авторов, которые подверглись в СССР преследованию, печатать безоговорочно, невзирая ни на какие привходящие обстоятельства.

Еще раньше, в своей книге 2008 года, Анатолий Гладилин, вспоминая о Бродском, привел любопытную выдержку из письма Сергея Довлатова, с которым состоял в переписке. Довлатов объяснял в нем, почему так называемых шестидесятников, оказавшихся в эмиграции, бывшие соотечественники встречали порой не очень дружелюбно.

Из письма Сергея Довлатова Анатолию Гладилину:

«Они самоутверждаются. Их отношение к вам подкрашено социальным чувством… Огрубленно – содержание этого чувства таково: „Ты Гладилин, знаменитость. С Евтушенко выпивал. Кучу денег зарабатывал. Жил с актрисами и балеринами. Сиял и блаженствовал. А мы копошились в говне. За это мы тебе покажем“. Я не из Риги, я из Ленинграда (кто-то остроумно назвал Ленинград столицей русской провинции). Но и я так думаю. Или – почти так. И ненавижу себя за эти чувства.

Поразительно, что и Бродский, фигура огромная, тоже этим затронут. Достаточно увидеть его с Аксеновым. Все те же комплексы. Чувство мальчика без штанов по отношению к мальчику в штанах, хотя, казалось бы, Иосиф так знаменит, так прекрасен… А подобреть не может» (выделено мной. – В. Е.).[34]

Однако позднее Анатолий Гладилин изменил свою позицию.

29 октября 2012 года в «Российской газете» № 249 (5922) было опубликовано его интервью (в связи с предстоящим вечером памяти Василия Аксенова в ЦДЛ), которое поразило меня утверждением, что никакого конфликта между Василием Аксеновым и Иосифом Бродским не было. Анатолий Гладилин будто не читал впервые опубликованного мною в 2011 году в журнале «Вопросы литературы» (вып. 5) письма Василия Аксенова Иосифу Бродскому, другого, не того, которое процитировано выше, а того, что будет приведено чуть позже.