– А у меня он уже обрушился.

– Как так? Тогда тебя придавило бы.

– А меня и придавило. Мертвый я, командир, как Лунько. И Миша Омельчук мертв. Посмотри в окно, он на газоне лежит.

– Ты чего несешь? Как может мертвый разговаривать?

– А чем мертвые отличаются от живых? Та же голова, то же тело, две руки, две ноги, вот только между ног, – сержант рассмеялся каркающим голосом, – у баб и мужиков по-разному, но так и должно быть.

– Черт! Ничего не понимаю.

– Ты тоже скоро будешь мертвым, а жена твоя выйдет замуж за другого.

– Заткнись!

– Есть, командир, меня забирают.

– Кто? Куда?

– Ты их не увидишь, это ангелы.

– Какие ангелы, очнись, Шеприн?!

В ответ тишина.

Одинцов вновь посмотрел на потолок, до него оставалось менее метра, и он продолжал, скрежеча, опускаться вниз.

– Омельчук! – крикнул Павел.

– Я, командир! – ответил рядовой.

– Живой?

– А что мне будет? Живой пока.

– А что с Шеприным?

– Ничего, ведет огонь по своему сектору.

– Он жив?

– Да, живой, от выстрела «РПГ» Стаса убило, это да, остальные живы.

– Я перебираюсь к тебе.

– Но с вашей стороны гранатометчик!

– На меня потолок опускается.

– А?! Это бывает, когда перепьешь. У меня было, помню, месяц бухал, когда невеста за другого замуж вышла, потом бросил и тут же «белочку» словил. На меня тоже тогда потолок и стены падали. Это в палате, куда бригада определила.

– Что за бред ты несешь, Омельчук? Ты же женат!

– А это уже на другой, первая замуж вышла, когда меня в армию призвали.

– И где же ты месяц пил, в армии?

– Ну да, в учебке. Вместе с комбатом.

– Какая учебка? Ты же сразу к нам пришел.

– Не-е, это тебя обманули.

Потолок уже касался бронежилета лейтенанта.

Одинцов прыгнул в коридор и сразу увидел изуродованный труп связиста Лунько. Осмотрел радиостанцию, точнее, то, что от нее осталось. Вдруг сзади раздался какой-то шум, и он, обернувшись, увидел в проеме все ту же изуродованную физиономию. Только обладатель ее держал на плече гранатомет.

– Ну что, Паша, лови гостинчик!

Раздался хлопок, и граната, выпустив стабилизаторы, вращаясь, медленно пошла прямо на Одинцова. Она летела так медленно, что, казалось, ее можно поймать и бросить обратно в идиота-стрелка. Гранатометный выстрел прошел через коридор и взорвался в комнате, где находился рядовой Головин.

– Назар! – позвал Одинцов.

– Нет больше Назара, – раздался в ответ голос воскресшего сержанта Шеприна, – нас осталось трое, и патронов с гулькин хрен. Левый фланг оголен, связи нет, что будем делать, командир?

– Всем отход в большую комнату. И, Андрей, проверь потолок.

– На хрена?

– Чтобы было до хрена. Выполнять!

Одинцов дал очередь в окна комнаты, потолок которой удивительным образом вернулся на место. И тут же в проеме появился огромного роста боевик. В руках он держал пулемет. Павел выстрелил в него, но пули отчего-то отлетели от него, как горох от стенки. Грохот и пламя ударили в лицо Одинцова…

Павел так редко спал на диване, что тот издал неистовый скрежет, когда он, поднявшись с него, громко выкрикнул:

– Все? Кто? Где? Огонь! Клен, твою мать!

В ответ тишина.

Одинцов широко открыл глаза, чувствуя, как весь покрылся холодным потом.

«Да что же это такое? К чему подобные сны?» – подумал Павел, прошел в кухню, сел на табурет и закурил. Если так пойдет дальше, придется к психологу обращаться. Это же невозможно, постоянно видеть кошмары.

До утра он больше не заснул, подремал немного и в девять утра пошел на четвертый этаж. Дверь в пятнадцатой квартире в отличие от других была обычная, обитая снаружи дерматином. Павел нажал на звонок и сразу услышал мужской голос:

– Иду!

Щелкнул замок, и Одинцов увидел крепкого еще мужчину лет пятидесяти.

– Здравствуйте. Григорий Васильевич?

– Здравствуй, он самый, а ты сосед с третьего этажа?

– Да. Павел.

– Чем могу?

– Проблема с краном. Мне посоветовали к вам обратиться.

– Правильно посоветовали, что за проблема?

Одинцов рассказал про кран, и Скрябин в ответ кивнул:

– Понятно, смеситель, поди, китайский?

– В магазине говорили, что наш, а там кто его знает?

– Торгаши всегда так говорят, а впихивают дерьмо. Ты погоди, инструмент возьму. – Скрябин вернулся в квартиру, вышел минут через пять, в рабочей одежде, с ящиком в руке. – Ну, пойдем, Павел, поглядим, как решить твою проблему.

Они спустились вниз.

Взглянув на смеситель, сантехник тут же вынес вердикт:

– Надо менять. Хреново то, что трубы стоят близко друг к другу, под них сейчас смеситель найти трудно. Современные шире.

– Может, разводку какую сделать?

– Можно и разводку, но есть вариант получше. Я тебе два отдельных крана поставлю, еще советских, износу им не будет.

– А как же душ?

– И душ организуем.

– Но как? От отдельных кранов?

– А это уже мое дело. Сделаю все в лучшем виде, вот только стоить это будет пять тысяч.

– Надеюсь, не долларов?

– В рублях, – улыбнулся Скрябин. – Мне потребуется часов шесть. Общие краны, смотрю, воду держат?

– Да, они в туалете.

– Знаю.

– Чем я могу помочь?

– Не мешай, займись своими делами. Как сделаю, примешь работу.

– Отлично, тогда я на кладбище поеду, надо могилу матери в порядок привести, пока выходной.

– Это Дарьи, что ли?

– Дарьи Петровны.

– А ты, стало быть, ее пропавший без вести сын?

– Вы знали мою маму?!

– Не так чтобы хорошо. Она умерла почти в то же время, как я здесь квартиру получил. Еще от комбината. От нее и о тебе слышал.

– И что конкретно?

– То, что «похоронка» на тебя пришла. Жена твоя уехала, а Дарья не верила, что ты погиб. Да и гроба не получала. В военкомат ходила, там сказали, что ты в горах погиб, выполняя воинский долг, тело вынести возможности не было, где убили, там и похоронили. Но она не верила. Говорила, жив Пашка, сердцем чую, да вот только сердце не выдержало. А ты, значит, действительно выжил?