— Что такое? — спросил Ахмед. — Что такое я откопал?

— Некрополь, — равнодушно ответил Мохаммед. — Город мертвых.

Сдерживая раздражение, он прошел через второй портал в соседнее помещение — большое, с высоким потолком и стенами из известняковых блоков. Что-то вроде банкетного зала, где собирались ежегодно родственники умерших. Короткий спуск вел к небольшой площадке. На возвышении — две высокие, почерневшие от времени обитые железом двери с шестиугольными ручками. Мохаммед попытался открыть левую дверь, и она со скрежетом уступила. Он остановился. Что-то похожее на вестибюль. Широкий, высокий и пустой. Штукатурка местами обвалилась, обнажив необработанный камень. В стене напротив — арка с выбитыми на ней греческими буквами. Не зная греческого, Мохаммед прошел во второй зал, примерно такой же ширины и высоты, но в два раза глубже. В центре его стоял постамент примерно в полметра высотой. Судя по размерам, на нем вполне мог поместиться саркофаг. Впрочем, сейчас на постаменте ничего не было.

На стене у входа красовался потемневший бронзовый щит. Ахмед попытался оторвать его.

— Остановись! — крикнул Мохаммед. — Ты что, рехнулся? Хочешь на десять лет загреметь в Даманхур? За какой-то щит и пару разбитых горшков?

— Кроме нас, об этом никто не знает, — возразил Ахмед. — И еще неизвестно, какие здесь скрыты сокровища. Хватит всем.

— Если что-то и было, то здесь побывали до нас.

— Все не вынесли, — заметил Фахд. — А туристы готовы платить бешеные деньги за любой древний хлам. У моего двоюродного брата лавка возле Аль-Гомхурии. Он в таких делах разбирается. Если отнести все ему…

— Послушай меня, — перебил его Мохаммед. — И все остальные тоже. Вы ничего отсюда не возьмете и никому ничего не скажете.

— А кто дал тебе право решать за всех? — запротестовал Фахд. — Подземелье нашел Ахмед, а ты здесь ни при чем.

— Но стройка моя, а не ваша. И участок принадлежит мне. Проболтаетесь — будете отвечать передо мной. Понятно?

Он обвел их взглядом, давая понять, что не шутит. Рабочие молча потупились. Возразить никто не решился, но легче от этого не стало. Доверять таким людям — то же самое, что доверять воду решету. В трущобах Александрии полным полно головорезов, которые не задумываясь перережут горло любому, если только прослышат о подобной находке. Но и отступать Мохаммед не собирался. Всю свою жизнь он стремился поступать по справедливости. Праведность была для него источником внутреннего удовлетворения, а лучшей наградой за благие дела — слова признательности и восхищения. Но потом заболела Лайла, и он вдруг понял, что ему наплевать, что подумают о нем другие. Единственное, что имело значение, — это ее здоровье. Сейчас Мохаммед думал только о том, как использовать находку для достижения этой цели. Сбыть найденное на черном рынке — непрактично, что бы ни говорил Ахмед. Если же попытаться провернуть все дельце одному, то обманутые рабочие запросто донесут на него начальству, а то и настучат в полицию. И тогда ему несдобровать. Положение обязывало доложить о находке в Верховный совет по древностям. Если там пронюхают, что Мохаммед что-то утаил, он потеряет работу, лишится лицензии и скорее всего распрощается со свободой. Риск слишком велик. Платили на стройке ничтожно мало, но только его заработок и помогал Лайле удержаться на краю пропасти.

Когда решение наконец пришло, Мохаммед даже удивился, что не подумал об этом с самого начала.

— Извините, вы не поможете мне?

Нокс поднял голову — перед ним, держа в руках легкий водолазный костюм, стоял Роланд Хинц.

— Конечно, — улыбнулся он. — Прошу прощения. Задумался.

Встав за спиной у здоровяка-немца, Нокс помог ему справиться со снаряжением. Получалось не очень хорошо. Роланд, банкир из Штутгарта, подумывал о том, чтобы вложить деньги в последнее предприятие Хасана, и сегодняшнюю пирушку устроили главным образом в его честь. Немец веселился вовсю — накачивался шампанским и действовал всем на нервы. Вообще спускаться под воду в таком состоянии ему не следовало, но Хасан платил щедро, и на некоторые нарушения приходилось закрывать глаза. Натянуть на гостя костюм было не легче, чем засунуть пуховое одеяло в пододеяльник. При этом каждая неудача вызывала у банкира приступ смеха. Ему вообще все казалось забавным. Роланд Хинц определенно считал себя душой компании. Он спотыкался и падал, увлекая за собой Нокса и при этом поглядывая на других так, словно ждал от них аплодисментов.

Нокс терпел все это с натянутой улыбкой. Напялив на немца костюм, он опустился на колено. Ноги у Роланда были отечные, грязные, между пальцами застрял песок, как будто он не мыл их годами. Чтобы отвлечься, Нокс вернулся мысленно к тому давнему разговору, когда поделился с Риком своей безумной идеей насчет катафалка. Бурный восторг быстро сменился у австралийца откровенным скептицизмом.

— Так, значит, вся эта процессия следовала через Синай?

— Нет. По крайней мере если верить нашим источникам.

— Черт! — Рик откинулся на спинку стула и недовольно покачал головой. — А я только размечтался.

— Хочешь послушать, что нам известно?

— Конечно, — раздраженно бросил австралиец. — Почему бы и нет?

— Ладно, слушай. Прежде всего нужно понимать, что источники весьма и весьма ненадежны. У нас нет свидетельств непосредственных участников походов или очевидцев сражений Александра. Все, чем мы располагаем, дошло через историков более поздних времен, цитирующих своих предшественников, которые, в свою очередь, цитировали кого-то еще.

— Испорченный телефон, — усмехнулся Рик.

— Вот именно. Но это не самое плохое. После распада империи Александра каждая группировка делала все возможное, чтобы изобразить себя в наилучшем свете и очернить соперников, так что многие писания всего лишь пропаганда. Потом пришли римляне. Цезари восхищались Александром. Республиканцы его ненавидели. Историки отбирали источники в зависимости от того, к какому лагерю принадлежали или кому симпатизировали. Как результат — множество противоречий и несовпадений. Найти истину в этом море писаний невероятно сложно.

— К месту сказано.

— Тем не менее большинство исследователей сходятся во мнении, что на первом этапе катафалк проследовал из Вавилона в Опис, а затем повернул на северо-запад и пошел вдоль Евфрата. Как ты сам понимаешь, столь великолепная процессия привлекала огромное внимание. Чтобы увидеть ее, люди приходили за сотни миль. В конце 322 года до новой эры или в 321-м они достигли Сирии. Что дальше — судить трудно. При этом нужно не забывать, что мы ведем речь о двух абсолютно разных вещах. Первая — лежащее в гробу набальзамированное тело самого Александра. Вторая — катафалк и все остальное золото. Понятно?

— Да.

— Что случилось с телом и гробом, нам в общем-то известно. Птолемей выкрал его и, очевидно, в сговоре с командиром сопровождения перевез в Мемфис. Судьба всего остального до сих пор неясна. Диодор пишет, что тело Александра в конце концов доставили в Александрию, но в его рассказе много путаницы. Похоже, он говорит только о гробе, но не о катафалке. Самое подробное свидетельство дает один парень по имени Аэлий. По его словам, Птолемей так боялся, что Пердикка перехватит добычу, что изготовил манекен, который нарядили в царские одежды и положили на повозку из золота, серебра и слоновой кости, чтобы отвлечь внимание соперника этой куклой, а настоящее тело направить в Египет по другому, тайному маршруту.