Когда вышла луна, мы расстелили дорожные постели и улеглись спать. Виола прижалась ко мне. Мы лежали, уютно устроившись в нашем гнездышке, однако кое-что вызывало явные неудобства. В конце концов, задохнувшись, я не выдержал.

— Будь добра, умоляю тебя, — пропыхтел я. — Сними эту чертову бороду.

Утром суровая реальность мира встретила нас ураганным ливнем, но ему не удалось испортить нам настроение. Не скажу, чтобы лошади разделяли нашу радость. Наверное, следовало привязать их на ночь поближе друг к другу, но я не собирался брать на себя ответственность за интимную жизнь Зевса.

В воздухе витала какая-то приятная новизна, пробуждающая чувство довольства и согласия. Обычно шутовская жизнь склоняет к меланхолии, поддерживаемой пьянством, и в свое время я был тому наилучшим примером. Однако сейчас, странствуя в разгар весны с очаровательным спутником и распевая с ним на два голоса, я не пожелал бы себе никакого другого времяпрепровождения, учитывая, естественно, и события прошедшей ночи.

Пение, разумеется, тоже входило в курс обучения. Поскольку, сидя на лошади, невозможно практиковаться в жонглерстве (ну, на самом деле я могу это делать, но тем не менее…), то это были идеальные условия для разучивания песен и диалогов, которые мы перемежали внезапными переходами на разные языки и стили общения. Виола научилась петь на нижнем пределе диапазона ее певческого голоса. И я подумал, что в случае нужды мы могли бы выдать ее за певца-кастрата, хотя тогда борода выглядела бы подозрительно.

Когда мы проезжали через какой-нибудь достаточно большой городок, я давал представление на рыночной площади, а Виола присматривала за лошадьми и обходила зрителей с шапкой. Приходилось выступать без акробатических номеров, учитывая, что к моей ноге еще не вернулись прежние силы и гибкость. После нескольких таких представлений Виола, завладев моей лютней, начала подыгрывать мне. Я добавил к списку ее талантов и музыкальные импровизации.

— Ты, кажется, не особенно торопишься достичь места нашего назначения, — заметила она однажды после завтрака, когда мы тренировались, жонглируя в четыре руки.

— А к чему нам спешить? — ответил я. — Ведь что бы ни случилось с моими собратьями, это произошло за полгода до того, как гильдия решила послать меня туда. Когда мы доберемся до Константинополя, пройдет уже восемь месяцев с той поры. Я собираюсь просто выяснить, что там произошло, а не спасать кого-то в последний момент.

Она взглянула на меня, не упуская из виду вереницу летающих между нами дубинок.

— Ты думаешь, что все они мертвы?

— Скорее всего.

— А чем именно мы займемся, когда попадем туда?

— Выясним, что с ними случилось. И постараемся добиться того, чтобы шуты вновь могли спокойно работать в Константинополе.

— Если кто-то в этом городе целенаправленно убивает шутов, то он попытается убить и тебя.

— Вполне вероятно. И это одна из причин, почему гильдия послала меня.

— Потому что захотела избавиться от тебя?

— Нет, ученик. Потому что у меня есть способности к выживанию. Кроме того, ты сможешь присмотреть за моей спиной.

— Не попытаются ли они заодно прикончить и меня?

— Все возможно. Но за тобой буду присматривать я.

— А вдруг нападут на нас обоих одновременно?

— Тогда мы воспользуемся Одиннадцатым трюком. Кстати, нам следует получше отработать его.

Мы покинули Орсино в середине мая 1202 года от Рождества Христова. За неделю добрались до Дураццо и выехали на Эгнациеву дорогу. Эта дорога находилась в отличном состоянии, если учесть, сколько веков назад ее проложили римляне для своих легионов, шедших на восток завоевывать новые территории. С тех пор по ней проследовало множество армий, причем не все они направлялись на восток и не все были римскими. Строители дорог порой забывают, что дороги ведут в обе стороны.

Наше путешествие на восток прошло почти без приключений, но одно приключение, и весьма значительное, все-таки имело место. Мы как раз преодолели высокогорный перевал и начали спускаться к Охридскому озеру, когда я сделал Виоле знак перейти на медленный шаг.

Дорогу нам преградили двое мужчин. Наряд их составляли скрепленные ремнями и веревками разномастные доспехи из кожи и металла, подобранные на полях сражений, с которых они сбежали. Каждый из них был вооружен коротким мечом и длинным ножом за поясом.

— У нас неприятности, — пробормотал я.

— Их же всего двое, — тихо ответила Виола.

— Меня беспокоят не те двое, что встречают нас впереди, а тот квинтет, что наступает нам на пятки.

— Ого, — сказала она, оглянувшись через плечо. — И правда неприятности. Как мы выберемся из них? Пробьемся с боем?

— Шут дерется только в тех случаях, когда он лишен возможности заболтать противника. Попробуем для начала отшутиться.

— А если не сработает?

— Тогда Одиннадцатый трюк. Я скажу тебе, если он понадобится.

Мы подъехали к той парочке, что стояла впереди, а остальные, экипированные сходным образом, окружили нас сзади. Я поднял руку в знак приветствия.

— Привет вам, доблестные рыцари! — воскликнул я по-гречески. — Судя по всему, вы нуждаетесь в развлечении. Как же вам повезло, что мы проезжали мимо!

Большинство из них тупо уставились на меня. Один из стоявших перед нами пробормотал напарнику что-то по-болгарски, а потом обратился ко мне на ломаном греческом:

— Почему у тебя такая странная одежда?

— Это шутовской костюм, добрый господин. Мы христиане и странствуем по христианским странам, принося радость христианским душам, таким, как вы. Позвольте представиться: я — Фесте, мастер рождественских увеселений. Жонглер, мимический актер, сказитель, импровизатор и маг.

Он показал на Виолу.

— А твой спутник — он не шут.

— Мой верный слуга, Клавдий. Увы, немой от рождения, но крепкий паренек. А вы, господа, наверное, паломники?

Рассмеявшись, он перевел мое замечание подельникам, и они дружно расхохотались. Вообще-то смех является смыслом и целью моего ремесла, но этот смех вряд ли был вызван добрыми чувствами. Главарь что-то сказал, и переводчик вновь обратился ко мне:

— Должно быть, шутовское ремесло весьма прибыльно.

Я пожал плечами.

— Порой мне приходилось живать в замках, а порой — ночевать в пещерах. В данное время я подыскиваю работу.

Он перевел мой ответ, и главарь с усмешкой пролаял что-то.

— Он говорит, что мы тоже подыскивали, — пояснил толмач. — До тех пор, пока не начали собирать дань на дорогах.

— И много ли уже насобирали?

Он ухмыльнулся.

— А много ли есть у тебя в наличии?