Я хмыкнул и потряс седой головой: дескать, что вы, нынешняя молодежь, понимаете в том, как все это когда-то работало!

— Ну, я-то полагаю, что у Джорджа были основания их изъять, — отвечает Кролик за Лору. — Он был главой Секретки в течение десяти самых холодных лет за всю холодную войну. Отчаянно сражался за влияние с Лондонским управлением. Никаких запретов — похищали чужих агентов, залезали друг к другу в сейфы. Разруливал самые темные операции. Шел на сделку с совестью во имя высшей цели. Что бывало нередко. Я лично вполне могу себе представить, как Джордж прячет под ковер папочку-другую. — И уже мне в лицо: — А также легко могу себе представить, как вы ему в этом помогаете без тени сомнений. Некоторые из этих странных автографов, очень похоже, выведены вашей рукой. Даже не нужно ничего воровать. Просто оформил к списанию под вымышленным именем — и готово. А что касается злополучного Алека Лимаса, трагически погибшего у Берлинской стены, то из его досье даже не стали делать отбивную. Оно просто ушло в самоволку. Не осталось даже карточки с загнутым уголком в общей картотеке. Странно, но вы, кажется, не испытываете никаких чувств.

— На самом деле я в шоке. И испытываю сильные чувства.

— Да? Из-за моих предположений, что это вы стибрили досье Лимаса из секретного архива и спрятали его в дупле дерева? Вы же в свое время похитили несколько файлов для дядюшки Джорджа. Почему бы не досье Лимаса? Будет о чем вспомнить, после того как от него избавились. Как, кстати, звали его девушку?

— Голд. Элизабет Голд.

— А, стало быть, помните. Если коротко, Лиз. Ее досье тоже исчезло. Напрашивается романтическая фантазия, как их папки улетают на небеса в обнимку. А кстати, как случилось, что вы с Лимасом закорешились? Братья по оружию, если верить слухам.

— У нас были общие задания.

— Задания?

— Алек был старше меня. И мудрее. Когда он получал оперативное задание и ему нужен был напарник, он предлагал меня. И, если кадровый отдел и Джордж давали добро, мы шли в связке.

Тут снова Лора:

— Не приведете парочку примеров такой связки? — По ее интонации можно понять, что она ни парочек, ни связок не одобряет, но я только рад поводу уйти в сторону.

— Мы с Алеком познакомились, если не ошибаюсь, в Афганистане в середине пятидесятых. Нашим первым совместным заданием было внедрение небольших групп на Кавказе, а потом в России. Вам это может показаться позапрошлым веком. — Я в очередной раз хмыкнул и покачал головой. — Это не обернулось оглушительным успехом, должен признаться. Через девять месяцев его перебросили в Прибалтику, где он занимался забросами и выводом пехотинцев в Эстонии, Латвии и Литве. Он снова затребовал меня, и я отправился ему помогать. — Тут я решил ее просветить. — В те времена балтийские страны входили в состав советского блока, как вы наверняка знаете, Лора.

— «Пехотинцами» вы называете агентов. Сегодня говорят «активы». Лимас официально базировался в Травемюнде, правильно? Северная Германия?

— Именно так, Лора. По легенде — как член Международной группы морских наблюдателей. Днем защита рыбных ресурсов, ночью высадка десанта с быстроходных катеров.

Наш тет-а-тет прерывает Кролик:

— А кодовое название ночной высадки десанта?

— «Складной нож», насколько я помню.

— Не «Паданец»?

Этот выпад я игнорирую.

— «Складной нож». Операция проводилась пару лет, а затем была свернута.

— И как она проводилась?

— Сначала находили волонтеров. Тренировали их в Шотландии, в Шварцвальде и других местах. Эстонцы, латыши. Потом готовили их заброску в родные места. Безлунная ночь. Резиновая лодка. Медленное продвижение. Приборы ночного видения. Условный сигнал на берегу, что все чисто. И ты высаживаешься. Или твои пехотинцы.

— И что вы делали после высадки ваших пехотинцев? Не считая открытия бутылки, что для Лимаса, кажется, было в порядке вещей.

— Уж точно не рассиживались, — отвечаю я, держа себя в руках. — Поскорее слинять. Предоставить их самим себе. А почему, собственно, вы меня об этом спрашиваете?

— Хочу понять, что вы за фрукт. А еще пытаюсь уразуметь, почему вы так хорошо все помните про «Складной нож» и ни черта про «Паданец».

Снова Лора:

— Предоставить их самим себе — то есть оставить агентов на произвол судьбы, я правильно понимаю?

— Если вам угодно так это формулировать, Лора.

— И какова же была их дальнейшая судьба? Или вы уже не помните?

— Их ждала смерть.

— Буквально?

— Кого-то схватили сразу после высадки. Других через пару дней. Кто-то, будучи перевербован, выступил против нас и погиб позже. — Я чувствую, как начинаю срываться, и даже не пытаюсь себя сдерживать.

— И на ком лежит вина, Пит?

— За что?

— За их смерть.

Небольшой взрыв сейчас не помешает.

— На Билле Хейдоне, черве, который завелся в нашем доме, на ком же еще, черт возьми! Бедняги были приговорены еще до того, как они отправлялись по морю из Германии. А отправлял их наш дорогой глава Лондонского управления, того же подразделения, которое планировало всю операцию!

Кролик опускает голову и сверяется со шпаргалкой, скрытой за пюпитром. Лора, посмотрев на меня, переводит взгляд на свои руки, которые ей больше нравятся. Короткие, как у мальчика, чистенькие ноготки.

— Питер… — Пришел черед Кролика. Теперь они выстреливают не одиночными попеременно, а очередями. — Меня как главного адвоката Службы — а не вашего, подчеркиваю — беспокоят некоторые моменты вашего прошлого. Опытный юрист — если в какой-то момент Парламент отойдет в сторону и освободит пространство для суда, открытого или закрытого, не дай бог, — может создать у судьи впечатление, что на протяжении вашей карьеры вы имели отношение к довольно большому количеству смертей и смотрели на это сквозь пальцы. Он подаст это так, что вам поручали секретные операции — скажем, все тот же непогрешимый Джордж Смайли, — где смерть невинных людей считалась приемлемым, даже логичным результатом. А то и желаемым, как знать.

— Желаемый результат? Смерть невинных людей? Вы о чем?

— Об операции «Паданец», — терпеливо уточняет Кролик.

— Питер?

— Да, Кролик.

Лора неодобрительно молчит.

— Давайте на минутку вернемся в пятьдесят девятый год, когда, насколько я помню, операцию «Складной нож» положили на полку.

— Боюсь, я не силен в датах, Кролик.

— Контора положила эту операцию на полку по причине того, что она непродуктивна и дорого обходится, имея в виду человеческие жизни. Вы же с Алеком Лимасом заподозрили, что не все чисто в собственном доме.