— Матологу?

— Ему. Хотел вместе дойти, да скрутило меня в узлы на подходах, сделало окурком. Сталкер небось до сих пор думает, что нашел он сам те редкостные вещицы, артефакты. Честный он парняга, кристалл просто, знаю я его — так бы пополам деньгу разделили, ну а раз один дошел он до моего схрона, то, значит, и вся добыча его. Поделился он со мной тем не менее, не кинул, как поступил бы любой другой сталкерюга — я-то перегоревший, таких в нашей компании и за людей не считают.

— Ну а почему ты не рассказал Матологу, что это твой тайник? — Яковлев поднял брови.

— Да потому что Серый не сталкер, а мусорщик, — Семен рассмеялся. — Начни я ему заливать, что есть у меня такие артефакты, он решил бы, что я того, рехнулся, и так еле уговорил его «рощицу проверить». Самому мне их продавать нельзя было — нет у меня таких связей с местными дельцами, чтоб разом этакое барахло толкнуть и при этом в живых остаться. Матологу же — раз плюнуть. Он-то и со связями, и с авторитетом среди своих, с ним связываться не станут. Да и чувствовал я, что могу до своего схрона не дойти — такой страх не то что с ума сводит, саму душу до корней выжигает. У вас ведь тоже есть научники, что в Зоне перегорели. Ты знаешь, проф, что это такое.

— Знаю, — серьезно кивнул академик.

— Тогда я не понимаю тебя, наука. Зачем ты меня сюда припер и разговоры разговариваешь? Может, как того «жельтмена», тоже на кухню приставишь или еще какие-нибудь кирпичи таскать? Давай уж я вместо него, а? А товарища в Город — он в отличие от меня в него хотя бы зайти сможет.

Яковлев поморщился, вздохнул и внимательно посмотрел на Серого.

— Значит, не пойдешь?

Серый не ответил. Он молча взял со стола сигареты, прикурил и, не глядя на Яковлева, начал пускать кольца дыма. Цель, с которой его вытащили из изолятора, стала окончательно ясна, и разговор перестал быть для Семена сколь-нибудь интересным. Бывшему сталкеру было даже почти что наплевать на то, что его ждет завтра — тюрьма ли, улица, даже, наверно, смерть. Удивительное дело, но Серый вдруг ясно осознал, что боится костлявой намного меньше, чем Зоны. Эта мысль даже заставила его рассеянно улыбнуться.

— В Москве умирают люди, — глухо проговорил Яковлев.

— Знаю, — спокойно кивнул Семен.

— Умирают ученые. Хорошие, незаменимые ученые, умирают десятками, сейчас счет пошел уже на сотни. Просто замечательные люди, со многими из которых я знаком лично. Умирают для того, чтоб понять наконец, с чем мы столкнулись и как это остановить. Да, я знаю, что мы так и не разобрались в том, что такое Зона, да, мы не прислушались к предупреждениям, да. Но мы должны, понимаешь…

— Удачи вам в этом. — Шелихов поднялся и потушил окурок.

— Ты… — Академик внимательно посмотрел на Серого.

— Нет. Говорю вам — нет. Я и в той Зоне всего раз был проводником для вашей группы, больше не хочу. Да если бы и хотел — я уже горелый, наука. Ты знаешь, как это страшно для нас, как это ломает. На этом все.

— Проклятие… как бы я хотел, чтоб ты валялся безногим в тюремной больнице, а передо мной сидел на этом вот стуле дурак и преступник Матолог или еще кто-нибудь из той группы, что так страшно наломала дров, по недомыслию уничтожив московский Центр. Ну почему ты, Серый, мусорщик, бывший сталкер, сейчас здесь, а Викинг, Фреон и еще множество бесценных людей или глупо погибли в драках между собой, или просто пропали в то время, когда они так нужны… почему, черт возьми… пошел вон. Трясись всю свою оставшуюся жизнь, горелый, — тебе только это теперь и остается.

— Слышь, ты… — Семен сжал кулаки и начал приподниматься со стула. — Я тебя, наука, уважаю, но за такие слова могу и шнобель поломать.

Яковлев сжал кулак и с колючим прищуром сразу ставших ледяными глаз тихо проговорил:

— Попробуй. Давненько научному мужу не приходилось на кулаках спорить. Отдискутирую так, что родная мама не узнает.

Поговаривали, что Яковлев, несмотря на то, что академик, да еще и нобелевский лауреат, однажды раздавил в ладони свежее яблоко, легко гнул в пальцах монеты и таскал с собой снаряжения больше, чем любой сталкер из сопровождения. Ходили также слухи, что мог Гавриил не только гласом бить виновного, но и десницею покарать зело изрядно: Зона, говорят, воспитала в ученом совсем не научные навыки и приемы.

Яковлев, впрочем, только лишь положил руку на плечо Семена, но бывшему сталкеру показалось, что его придавило балкой.

— Не советую, сталкер. — Академик покачал головой. — Не доводи до греха. Очень я сейчас зол и на тебя, и на всю шайку тебе подобных, да и просто зол на все вокруг. Сил уже не остается никаких. Тут трусость твоя еще…

— Я перегорел, — угрюмо буркнул Семен.

— Виктор Минский, биолог, перегорел два года назад во время ночного забега по Зоне — группа спасалась от локального всплеска пси-активности, погибла половина состава экспедиции. Сейчас Минский, перегоревший в Зоне ученый, нашел в себе силы пойти в Москву. Он и два проводника из ваших недавно связывались с Центром — они дошли уже до Автозаводской и двигаются дальше. Василий Конюхов, физик, тоже, как ты говоришь, «окурок», недавно вернулся из города с материалом на десять диссертаций и грузом ценнейших образцов. Борис Вайсман, эколог, специалист по аномальной фауне, перегорел, когда погибла группа сопровождения, был атакован «матрицами» по трупу… м-м… по-вашему — зомби, и две ночи провел на крыше насосной станции, отбиваясь от кадавров. Когда его забрала спасательная экспедиция, он не мог даже говорить. Боря в сопровождении одного неплохого человека добрался уже до Тимирязевской, где составляет шестнадцатый отчет, после чего пойдет дальше, к центру города.

— Этого не может быть. — Шелихов отрицательно помотал головой. — Перегоревшим нельзя в Зону. Это нереально, проф.

— Для тебя — возможно, это так. Они — сумели. Победили свой страх и пошли.

— Но ведь…

Академик щелкнул ключом в замке сейфа и достал прозрачную пластиковую запайку, в которой лежало с полсотни крошечных шприцов-тюбиков.

— «Седатин-8», достаточно неплохая химия. Не способствует эйфории и полному бесстрашию, как предшествующий препарат, но внимание не рассеивается, руки, как утверждают, не трясутся, голова соображает без сбоев. И, что характерно, не вызывает зависимости и тяжелых побочных эффектов. На первое время ребята спасались этим, теперь вроде и так справляются. Так… Владислав, уведите товарища.

«Хмурый» немедленно вошел в кабинет — видимо, так и стоял под дверью, ожидая приказов начальства, — и негромко буркнул знакомую фразу: «Давай топай». Шелихов поднялся, посмотрел на академика, но тот углубился в бумаги, даже не взглянув на бывшего сталкера.

— Куда его?

— В лабораторию пока, где и был, а завтра… ну, завтра решим. И, друг мой, если не сложно, принеси бумаги остальных вместе с термосом кофе. Хочу сегодня уже с этим делом разобраться, работа не ждет.