– Давай доберемся только до конца камней, – настаивал Фрэнсис, – просто чтобы посмотреть, какое все там, где вода становится глубже, и водоросли колышутся – длинные, тонкие, похожие на траву, как на картине с Сабриной.

– Полпути, и ни шагу дальше, – твердо сказала Мавис. – Там опасно… За камнями сразу глубоко – так сказала мама.

И они прошли полпути. Мавис все еще осторожничала, а Фрэнсис, после того как вымок, чуть ли не рисовался своей беззаботностью: какая разница, плюхнется он снова или нет. Это было очень весело. Знаете, каково идти по мягким, пружинящим водорослям или по гладким, как атлас, ленточным водорослям? Знаете, какими острыми бывают моллюски, особенно когда они облеплены маленькими рачками? А наступать на бледно-желтые полушария улиток вполне терпимо.

– А теперь, – сказала Мавис, – возвращаемся. И будем бежать всю дорогу, как только наденем туфли и чулки, чтобы не простудиться.

– Я почти жалею, что мы пришли, – мрачно повернулся к ней Фрэнсис.

– Ты ведь не ожидал, что мы и вправду найдем русалку? – Мавис рассмеялась, хотя на самом деле ее очень злило, что Фрэнсис промок и прервал эту захватывающую утреннюю игру. Но она была хорошей сестрой. – Мы вели себя ужасно глупо. Плюхнуться в водоем, болтать, нести чепуху, бродить туда-сюда вместо того, чтобы прийти сюда при лунном свете, быть очень тихими и серьезными и сказать: «Сабрина прекрасная, меня услышь…».

– Ой… Подожди минутку. Я за что-то зацепился ногой.

Мавис остановилась и взяла брата за руку, чтобы его поддержать, и в этот миг они отчетливо услышали голос, который не принадлежал ни одному из них. Им показалось, что это самый милый голос на свете, и он произнес:

– Спасите ее. Мы умираем в неволе.

Фрэнсис посмотрел вниз и вдруг увидел что-то белое, коричневое и зеленое – оно двигалось и быстро нырнуло под камень, на котором стояла Мавис. Больше ничто не держало его за ногу.

– Ну и ну, – сказал он с глубоким вздохом, полным благоговения и удивления, – ты слышала?

– Конечно, слышала.

– Не могли же мы вдвоем такое напридумывать! Жаль, она не сказала, кого спасать, где и как…

– Как думаешь, чей это был голос? – тихо спросила Мавис.

– Русалки, чей же еще? – отозвался Фрэнсис.

– Значит, волшебство и вправду началось…

– Русалки не волшебные. В них не больше волшебства, чем в летучих рыбах или жирафах.

– Но она появилась, когда ты сказал «Сабрина прекрасная», – возразила Мавис.

– Сабрина не была русалкой, – твердо сказал Фрэнсис. – Бесполезно пытаться сложить кусочки головоломки, которые не подходят друг к другу. Ну, пошли, теперь можно и домой.

– А вдруг была? – настаивала Мавис. – Я имею в виду – русалкой. Вроде лосося, живущего в реках, но спускающегося в море.

– Слушай, я никогда об этом не думал. Вот будет потрясающе, если она окажется настоящей Сабриной, правда? Но которая, по-твоему, из них Сабрина – та, что с нами говорила? Или та, что погибает в неволе и нам нужно ее спасти?

Они уже добрались до берега, и Мавис, поворачивая коричневые чулки правильным концом, оторвала от них взгляд и спросила:

– Думаю, мы не могли оба такое вообразить? Или могли? Разве нет какого-нибудь научного волшебства, которое внушает людям одно и то же, хотя на самом деле все совсем не так? Вроде индийских трюков, когда кажется, что из косточки мгновенно вырастает манго. Дядя Фред рассказывал об этом, помнишь. Такое называется: «Втирай очки кому-нибудь другому».

– Вот что я тебе скажу, – сказал Фрэнсис, торопливо завязывая шнурки, – если мы будем и дальше твердить, будто ничего не было, хотя прекрасно знаем, что было, скоро у нас не останется ни малейшего шанса на волшебство. В книгах тебе разве попадались такие люди? Там все просто говорят: «Да это волшебство!» – и ведут себя так, как и положено вести себя с волшебством. Они не притворяются неуверенными. Такого никакое волшебство не выдержит.

– Тетя Дороти как-то раз сказала, что все волшебство похоже на стеклянную каплю принца Руперта[5], – призналась Мавис. – Если однажды ее разбить, останется только немного пыли.

– А я о чем! Мы всегда чувствовали, что волшебство существует, верно? Ну а теперь, когда мы с ним встретились, не будем глупить и притворяться, что ничего подобного нету. Давай верить в него изо всех сил. Мавис… Давай, а? Если во что-то веришь, оно становится прочнее. Тетя Дороти и об этом говорила, ты же помнишь.

Они встали, уже обутые.

– Расскажем остальным? – спросила Мавис.

– Придется. Промолчать было бы подлостью. Но они не поверят. Мы должны быть, как Кассандра[6], и не возражать.

– Хотелось бы мне знать, кого мы должны спасти, – сказала Мавис.

Фрэнсиса охватило сильное и прекрасное чувство, что они все узнают в свое время. Он не смог бы объяснить, почему так решил, он просто ощущал это. И ответил только:

– Бежим.

И они побежали.

Кэтлин и Бернард встретили их у ворот, пританцовывая от возбуждения и нетерпения.

– Где вы пропадали? – кричали они.

И:

– Что же это такое?

А еще:

– Ой, ты весь мокрый, Фрэнс!

– Там, у моря… Заткнись, я знаю, что я мокрый…

Старший брат вошел и направился по дорожке к дверям.

– Вы могли бы нас позвать, – сказала Кэтлин скорее печально, чем сердито. – Но в любом случае вы кое-что потеряли, уйдя в такую рань без нас.

– Кое-что потеряли? Что же?

– Не услышали великие новости, – ответил Бернард и добавил: – Ага!

– Какие новости?

– Можно подумать, вам интересно! – Бернард, естественно, был раздосадован тем, что его не взяли в первую вылазку каникул. И любой был бы раздосадован, даже ты или я.

– Выкладывай, – сказал Фрэнсис, ухватив Бернарда за ухо.

Бернард завопил, и из окна донесся мамин голос:

– Дети, дети!

– Все в порядке, мамочка. Ну-ка, Мишка[7], не будь юным паршивцем. Какие новости?