Осторожно приоткрыв один, а затем и второй глаз, Василий огляделся. Впрочем, ничего интересного осмотр не показал — небольшое квадратное помещение с белыми стенами и низким белым же потолком. Кровать, на которой он сидел, стояла у стены, а почти всё остальное пространство занимала не слишком понятная, но явно медицинская аппаратура — белая, устрашающих форм и вся мигающая какими-то лампочками. Надписи на аппаратуре кругом непонятные, даже буквы (или пиктограммы? Фиг поймёшь) незнакомые. В Китае делали небось. Свет… Вот свет заслуживал отдельного описания. Он был какой-то неестественный, молочно-белый и лился не из каких-то скрытых панелей, а, казалось, отовсюду, не оставляя места для теней. Однако в нынешнюю эру высоких технологий это тоже удивительным не выглядело, и простенький логический анализ говорил о том, что Василий находится в больнице. В отдельной палате. Двери, правда, не видать, но это, скорее, заслуга цвета краски и освещения. И всё-таки что-то было неестественным. Что?

Лишь спустя несколько секунд он понял. Руки. Точнее, пальцы. Нет, они никуда не делись, они просто стали другими. Кисти рук тоже изменились. Исчезли мелкие шрамы, исчез несводимый след от химического ожога, исчезли многочисленные мозоли, а кожа, которая на тыльной стороне ладоней была вечно сухая и постоянно трескалась,[8]да так, что из сеточки мелких трещин сочилась кровь, теперь была гладкая и розовая, как у младенца. А ведь мороз должен был окончательно её испоганить.

Пальцы же — вообще отдельная тема. Мало того что они выглядели ЗДОРОВЫМИ, хотя, казалось бы, после прогулки по лесу должны были просто отвалиться, так они ещё и форму изменили. Нет, как и раньше, они были толстыми, как сардельки, вполне способные согнуть гвоздь. Молодые лаборантки всегда удивлялись, как бывший мастер спорта по самбо этими самыми пальцами виртуозно управляется не только со сравнительно грубыми приборами, но и с колбами-пробирками. Потом привыкали. Однако эти пальцы, бывшие ранее для широкой, как лопата, ладони несколько коротковатыми, теперь смотрелись вполне пропорционально. Невероятно, но факт — казалось, кто-то добавил пальцам по паре сантиметров.

Василий резко сел. Голова на мгновение закружилась, но в общем и целом самочувствие осталось на уровне и неприятных сюрпризов не последовало. Правда, всё тело было облеплено какими-то датчиками на присосках, которые он с каким-то злорадным удовольствием отодрал. Никаких санкций не последовало, только медицинский аппарат озарился серией протестующих вспышек, абсолютно, впрочем, беззвучных. А когда он, неловко повернувшись на в меру жесткой, но на удивление низкой кровати, попытался встать, голова закружилась так, что он чудом не упал. С усилием разогнулся — и обнаружил, что между макушкой и потолком всего ничего. Попробовал сделать шаг и опять едва не упал. Схватился за кровать и неловким движением буквально вырвал из неё кусок гнутой металлической спинки, от неожиданности потерял равновесие и сел на пол. Что-то странное творилось с ним, и с этим надо было срочно разобраться.

Осторожно, буквально двумя пальцами Василий положил железку на кровать. Руки и ноги слушались не то чтобы плохо, скорее непривычно. Изменились пропорции, все до единой. Казалось, тело было… Это было странное ощущение — своё и в то же время чужое. Руки и ноги стали длиннее, исчезли шрамы и, похоже, все до единой родинки. Тело… Насколько можно было рассмотреть без зеркала, на нём не было ни грамма жира, что, впрочем, неудивительно после марш-броска по лесу. А вот откуда взялись мускулы? После того как Ковалёв забросил спорт, красотой фигуры он не блистал, а тут прямо хоть в модельный бизнес иди. Мышцы твёрдые, рельефные, не перекачанные, как у культуристов, а что называется «самое то». Он ощупал лицо — вроде не изменилось, хотя без зеркала, конечно, не поймёшь. Опустил взгляд… Да, всё на месте. А вообще стоит одеться.

Ковалёв поискал глазами одежду и не нашёл ничего, хотя бы отдалённо её напоминающего. Тогда он содрал с кровати простыню и кое-как задрапировался в неё — всё лучше, чем голышом бегать. Вдруг сейчас медсестричка какая войдёт? Они, конечно, девушки, по слухам, циничные и раскрепощённые, да и не девушки уже, опять же по слухам, поголовно, но самому как-то в одежде спокойнее.

Однако время шло, никто не заходил, а Ковалёв не отличался долготерпением, поэтому ему быстро надоело тупо сидеть на кровати и ждать. Энергия била ключом и требовала выхода. С усилием поднявшись, он на непослушных ногах подошёл к стене и начал искать выход, а так как рассмотреть стену не получалось, она как будто расплывалась в глазах, то искать он начал на ощупь, здраво рассудив, что на уровне груди она в любом случае быть должна. Нагнуться при входе ещё можно, но не на карачках же местные врачи сюда заходят? В такое поверить трудно, у докторов, даже отечественных, своё достоинство есть.

На второй стене дверь нашлась. Взглядом за неё можно было ухватиться только очень хорошо присмотревшись, но пальцы — штука чувствительная, их не обманешь. Тонкие, чуть заметные щели, верхняя часть двери заканчивается на уровне его подбородка, и никаких следов замка. И что теперь? Поддаваться дверь решительно не хотела. Правда, возможно, надо было не толкать её, а тянуть или пытаться сдвинуть вбок, но тянуть без ручки как-то не получалось, а когда Ковалёв попытался сдвинуть дверь в сторону, руки просто скользнули по ней. На ощупь материал стен и двери был больше всего похож на тефлон. Помучавшись некоторое время и обследовав для очистки совести остальные стены (безрезультатно, естественно), Ковалёв вновь плюхнулся на кровать. Время ожидания тянулось, как резина, свет медленно, так, что угасание сознанием человека не воспринималось, померк, и Ковалёв не заметил, как вновь погрузился в глубокий, здоровый сон.

Вторично он проснулся от негромкого деликатного покашливания и, хотя был ещё в полудрёме, мгновенно сообразил, что в комнате кроме него кто-то есть. Инстинктивно он затаил дыхание и почти сразу же услышал:

— Ну-ну, молодой человек, открывайте глаза. Я же вижу, что вы проснулись — веки дёргаются, дыхание сбилось. И на будущее: хотите, чтобы не поняли, что вы пришли в себя, — дышите спокойно и ровно.

Пришлось открыть глаза и сесть на кровати. Сидевший на невесть откуда взявшемся (разве что с собой принёс) стуле, обычном таком, как в офисах стоят, только пониже, человек в сером халате беззастенчиво рассматривал Ковалёва, а тот в ответ (к черту приличия — как вы с нами, так и мы вас, морду кирпичом кто угодно сделать может) откровенно пялился на него. Ничего особенного, человек как человек. Невысокий, на полторы головы ниже Ковалёва нынешнего, худощавый, лицо сухое, костистое, из-под круглой шапочки явно медицинского вида торчат довольно длинные, чёрные как смоль волосы. А вот бородка-эспаньолка чёрной была в далёком прошлом, сейчас в ней седины больше, чем естественного цвета. Впрочем, борода — единственное, что указывает на возраст, потому как морщин на лице почти нет, да и серые глаза молодые, смотрят с живым интересом. По правде сказать, черноволосые седеют рано, так что серебряные нити в бороде могут ничего не значить. Могучим телосложением врач тоже не отличался, но жилистый, в схватке с таким может быть много мороки…