Между тем Ирен высвобождала проклятую книжонку из моих онемевших пальцев, отгибая их по одному. Да, именно таким образом мы тогда узнали о существовании Шерлока Холмса, доктора Уотсона и Бейкер-стрит. А затем об этом узнали и многочисленные читатели «Рождественского ежегодника Битона»: это в высшей степени респектабельное периодическое издание печатало роман выпусками, а теперь он вышел отдельной книгой.

Я стояла в смущении. Конечно, это не та рукопись о богемских событиях, которую я видела в кабинете доктора. И тем не менее мне было ясно, что соратник детектива не только намерен печататься, но и осуществляет свои планы. В связи с этим меня по-прежнему беспокоила злосчастная рукопись, пока остававшаяся секретной. Почувствовав в настоящий момент некоторое облегчение, я продолжала тревожиться о будущем.

Ладонь Ирен гладила злосчастную обложку.

– Джефферсон Хоуп. Замечательный человек. Я рада, что у меня осталось напоминание о нем. Он подарил мне кольцо Люси, которое я бережно храню.

– Значит, кольцо у вас! – торжествующе воскликнул сыщик. – Он не говорил этого перед смертью.

Ирен с минуту смотрела на него молча.

– Итак, теперь, когда я открыла вам эту старую тайну, мистер Холмс, быть может, вы тоже поможете мне разгадать одну загадку.

Она подошла к сундуку, служившему столиком. Его неприглядная крышка была скрыта шелковым палантином. Я узнала в нем один из потрепанных сундуков, где примадонна хранила лоскутки и обрезки от костюмов, когда мы жили в Лондоне, на Сефрен-Хилл.

Когда Ирен смахнула палантин, ностальгические воспоминания унесли меня на семь лет назад. Это было еще до того, как мы встретились с Шерлоком Холмсом, и даже до Годфри Нортона, коли на то пошло.

Подруга опустилась на колени, чтобы открыть древний сундук. Она начала в нем рыться, так же беспощадно расправляясь с шуршащими кусками тафты и кружевами, как Люцифер – с моим вышиванием.

Мистер Холмс с изумлением наблюдал за ней. Редко встретишь хозяйку, которая падает на колени, чтобы по какому-то необъяснимому капризу рыться в старом сундуке.

Однако я знала Ирен и ее необъяснимые капризы, а также была в курсе, что при этом она всегда преследует какую-то цель.

– Вот! – Она достала потрепанный черный футляр, как фокусник вынимает из цилиндра кролика. – Я знала, что она где-то у меня есть. Бедный старик! Он попросил меня подержать ее у себя, чтобы не отдавать в ломбард. Легенды об артистах, умирающих с голоду, увы, на самом деле правдивы, а Эрих был настоящий маэстро.

Мистер Холмс протянул руку, чтобы помочь ей подняться, но Ирен, сунув ему загадочный черный футляр, с легкостью вскочила на ноги сама. Она определенно не считала, что женщина нуждается в постоянной помощи джентльмена.

Ее лицо очаровательно разрумянилось от усилий, приложенных к розыскам черного футляра. Я поморщилась: примадонна выглядела такой счастливой и сияющей, и всему виной мистер Холмс!

Но он видел только футляр.

Теперь я сообразила, что это вместилище для скрипки, имеющее грушевидную форму.

– Ирен! – воскликнула я, не сдержавшись. – Прежде я не видела у тебя такой вещи. Скрипка всегда находилась у тебя в сундуке?

– Я сама почти забыла о ней, Нелл. Бедный старый маэстро оставил ее на моем попечении в качестве прощального подарка, и вскоре инструмент затерялся среди тряпок с блошиного рынка. Я подозреваю, что он неплох. Что скажете, мистер Холмс?

Тот положил футляр на рояль и очень медленно открыл. Вот так же он обследовал когда-то портсигар с отравленным шипом во время одного из тех расследований, когда мы вынуждены были терпеть его присутствие.

Тогда детектив спас Ирен жизнь.

Теперь он старался не повредить старую скрипку.

Я увидела пыльный розовый бархат и потрепанные кожаные петли.

Ирен заглянула в футляр, как ребенок на Рождество. Все ее наигранное самообладание актрисы исчезло. Она прижала руку ко рту, словно пытаясь сдержать волнение; из растрепавшейся прически выбилось несколько локонов.

– Что скажете о скрипке? – повторила Ирен свой вопрос. Ей явно не терпелось услышать вердикт.

Шерлок Холмс пребывал в каком-то другом временно́м измерении. Теперь в его лице не было ничего ястребиного. Я вдруг увидела в нем мальчика, которому в рождественское утро достается слишком мало подарков, выбранных с любовью, и ни одного, о котором мечталось. Это угадало мое сердце гувернантки. Сейчас жалость к тому мальчику даже перевесила мой страх перед этим господином. В горле у меня застыл комок.

Мистер Холмс не заметил ни моей реакции, ни волнения Ирен. Он вынул инструмент из чехла и поднял к свету, проникавшему в окно. Так пьяница мог бы рассматривать стакан кларета, осторожно держа кончиками пальцев и словно боясь, что он обратится в прах.

Он ощупывал скрипку, как охотник, примеряющийся к винтовке. Заглядывал в отверстия, наклонялся, изучая розовый бархат футляра. И не произносил ни слова.

– Может быть, это Амати? – подсказала Ирен.

– Нет.

– Но, конечно, не Страдивари?

– Нет.

– Тогда она вряд ли ценна. Как печально! Я надеялась ради маэстро, что инструмент дорогой.

– Это Гварнери, – уверенно бросил сыщик.

Я не смогла противиться искушению нарушить чары, одурманившие их и внушавшие мне беспокойство:

– Это что, какая-то ужасная болезнь? Вроде туберкулеза?

– Гварнери – семья скрипичных мастеров, которые работали с шестнадцатого по восемнадцатый век, – невозмутимо ответил мне мистер Холмс. – Они обладали исключительным талантом. Правда, теперь их скрипки не так известны обывателям, как Страдивари или Амати.

Никогда еще на меня не навешивали ярлык «обыватель»!

Наконец детектив взглянул на Ирен. Меня не оставляло странное чувство, что он не осмеливался сделать это прежде.

Она ждала его вердикта с волнением, которое привело меня в раздражение. Надо думать, во Франции найдутся ценители скрипок получше заезжего англичанина! Думаю, особенно меня разозлило, что подруга сразу же согласилась с его вердиктом.

– Гварнери, – повторила она. – Вы правы. Это имя мне незнакомо. Она… в рабочем состоянии?

– Ею непозволительно пренебрегали.

– Я же не скрипачка.

– Струны хрупкие, а деревянный корпус необходимо смазать.

– Это будет сделано немедленно. Видите ли, я совсем забыла о ней.

– Вы же музыкант! Как вы могли забыть о столь редком инструменте?! – В голосе Холмса звучало неподдельное возмущение.

– Я одновременно и музыкант, и сама себе инструмент, – пожала плечами примадонна. – Связки служат мне струнами, кости и мышцы заменяют деревянный корпус. И я сама поддерживаю в порядке свое тело. Признаюсь, я действительно забыла о давнем подарке маэстро. Вы можете сыграть на этой скрипке?