Эта подготовка — сплошное удовольствие. Нет, больше чем удовольствие. Я полна ощущением счастья, которого не испытывала очень долгое время — с тех пор, как девочкой находилась в обществе моего отца, но отнюдь не со времени нашего кораблекрушения, когда все вокруг преисполнилось горечи. И еще я могу признаться: я не чувствовала себя счастливой в роли Его Жены. Я обнаружила, что мне нужна работа, серьезная работа, которую я хорошо умею делать. И поскольку дошло до признаний, скажу, что работа приносит мне удовольствие, пусть временное, — быть старшим членом в паре. (Полагаю, я была счастлива с М., но, как я теперь понимаю, это был род некой лихорадки, сочетание бурного секса с обожествлением героя, и она не могла продолжаться вечно.) Впрочем, должна сказать, за время нашей городской жизни У. никогда не старался изображать из себя «главу рода». Боюсь, если не считать его редких вспышек негодования, он более благородная и великодушная личность, чем я.

2 сентября. Сайоннет. День труда

Вместо того чтобы отправиться вместе с папой, Мэри и ее приятелем на автобусе из Сити-Айленда, мы с У. поехали на машине по скоростному шоссе. Поездка была из рук вон скверной, и пробираться в общем потоке транспорта оказалось не столь большим испытанием, как то, что У. все время выворачивало наизнанку, и потому я вынуждена была вести взятую напрокат машину со всей разумной осторожностью — заслуженная кара мне за то, что вышла замуж за «плохого моряка». У., со своей стороны, чувствовал себя виноватым и потому проявлял по отношению ко мне слащавую заботливость, чего я терпеть не могу. Между нами возникла некоторая напряженность, но она улетучилась, едва мы въехали в аллею Уолта Уитмена по дороге на Хантингтон. У. любит Уитмена; однажды он пошутил, будто сделал мне предложение главным образом потому, что Уолт вырос в доме напротив Сайоннета — всего лишь дорогу перейти. И переходил ее то и дело вместе с моим прапрапрапрадедушкой Мэтью, который был его современником и другом всю жизнь. Мэтью Доу поддерживал газету Уитмена и в благодарность получал все опубликованные поэтом произведения с автографами плюс к тому кучу рукописей. Манускрипты находятся в Библиотеке Конгресса, но мы сохранили книги, и отец в качестве свадебного подарка преподнес У. Голубой экземпляр «Листьев травы» издания 1860 года с пометками Уолта, чем сразил моего супруга наповал.

Мы прибыли во второй половине дня, все уже сидели на задней террасе и выпивали. Моя мать была там же, ибо там была Мэри; сомневаюсь, чтобы мать изменила свои планы только ради того, чтобы повидаться со мной перед моим отъездом на год или два в Африку. Мэри была такая, как всегда, ничего нового о ней не скажешь, она сложилась уже в возрасте пяти лет. Приятель у нее, однако, был новый, улучшенный вариант по сравнению с прежними. Дитер фон Шлей, фотограф, приличный на вид блондин, худой, с приятными манерами, типичный пруссак, хотя родом он из Колона в Панаме. Тоже католик, что просто замечательно, и явно не потребитель героина в отличие от своего предшественника. Они с отцом хорошо поладили друг с другом. Отец показывал Дитеру машины, а мама и Мэри делали при этом круглые глаза. Папа не изменился, как и дом. Мама сделала новую подтяжку; бразильская работа, но, видимо, ее характер настолько обострил черты лица, что даже бразильский хирург не смог преобразить ее в прежнюю очаровательную Лили. Ей, наверное, под шестьдесят, но она уже давным-давно запретила упоминать о дне ее рождения.

У. включил свое обаяние и привлек к себе общее внимание, пересказав парочку-другую пикантных историй о жизни театральных знаменитостей Нью-Йорка, я пыталась поговорить о своих занятиях, но осталась за флагом. Никто не задал мне ни единого вопроса о йоруба.

Наш обед в День труда был таким же, как всегда. Сначала устрицы по сезону и цыплята барбекю; в Сайоннете мы придерживаемся традиций, и по особо торжественным случаям неизменно подают устриц, на торговле которыми первоначально строилось благосостояние семьи. Порой случается, что я испытываю здесь минуты счастья. На сей раз блаженный момент настал, когда все мы расположились на северной террасе в сильно потрепанных, убогих плетеных креслах. Пауза в разговоре наступила в то время, когда мама была уже достаточно пьяна, чтобы обращаться со мной с сентиментальной приятностью, и недостаточно пьяна, чтобы начать повесть о том, как я испортила ей жизнь. Не успела я подумать, что мне сейчас не хватает для полного счастья только присутствия моего брата, как Джози появился на пороге. Я вскочила и чмокнула его в щеку. Получился смачный поцелуй, слегка отдающий алкоголем и соусом барбекю. Потом я поставила для него тарелку. Джози приплыл на своей «Лирджет» в Мак-Артур на Лонг-Айленде, а сюда прикатил на новеньком лимузине. Я знаю, он меня любит, но думаю, такие штучки устраивает специально, чтобы поразить воображение папы.

Джози привез прощальные подарки для нас: локатор ГПС для меня, на вид до крайности сложный, и тропический шлем для У. Должна заметить, что У. принял подарок с подобающей случаю любезностью. Мэри вручила мне шарф от Гермеса, купленный, несомненно, на модной распродаже, но вполне милый. Мама дала мне чек, как делает всегда с того времени, когда мне исполнилось семь лет. Купи себе что-нибудь, милочка. Отец преподнес универсальный набор инструментов в замшевой сумке. Папа чувствовал себя как в раю: он живет ради таких минут, когда все в сборе и относительно довольны. Он открыл бутылку коньяка 1898 года, налил всем по глоточку и произнес очень симпатичный тост, пожелав нам доброго пути, и особо подчеркнул, что дата нашего отъезда, пятое сентября, — это очередная годовщина с того дня, когда семейство Доу ступило на землю Северной Америки. Он сказал, что гордится мной и У. и надеется на успех нашей поездки. Типичная папина речь, прочувствованная, немного застенчивая и очень славная.

После этого Мэри, уловив своим безошибочным инстинктом момент, когда можно привлечь к себе всеобщее внимание, сообщила, что они с Дитером решили пожениться. Это значило, что папочка наконец-то заполучит венчание в соборе Святого Патрика, а мама сможет устроить самый пышный прием года. Что касается меня, я на этом торжестве буду блистать отсутствием, как мне кажется, к полному удовольствию мамочки и Мэри.

Позже, у себя в комнате, я пала духом. У. меня утешал и делал это, как я поняла потом, так же, как Джози. Но я не утешилась, хоть и была глубоко признательна и постепенно вошла в свою обычную колею. Мать меня не любит, ну так смирись с этим, Джейн, ты давно уже взрослая, и вообще, ты просто негодница, ведь у тебя есть все, пойми, все! Как говорит мой брат, не бери в голову. Мы в моей старой комнатке, моей девичьей обители со старой провинциальной мебелью, на моей кровати, которая узковата для нас двоих, но когда я перестану хныкать, У. даст мне еще одно утешение, весьма приятное, а я подниму больше шума, чем следует, чтобы все в доме поняли, как я счастлива.

Я считаю дни, я так рада покинуть эту обстановку, этот претенциозный город, забыть о семейной драме. Это правда, М.

Джимми Паз понял, что дело плохо, едва увидел, как Бубба Синглтон блюет в канаву, опершись всем своим громоздким костлявым телом на задний бампер патрульной машины. Бубба патрулировал Центральный округ больше десятка лет, у него были прекрасные возможности познакомиться с тем, что может в потрясающе короткое время сделать с трупом летняя жара в Южной Флориде. Стало быть, это нечто худшее, нежели обыкновенное отекшее, зловонное, раздутое, сине-багровое, кишащее червями и усеянное гигантскими тараканами мертвое тело.